Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

также противоаварийные мероприятия, обсуждены способы скорейшего выхода из создавшегося положения. Много внимания было уделено улучшению работы с персоналом, строго осуждены случаи очковтирательства и укрывательства и особо выделены вопросы, на которые следовало обратить внимание директору, главному инженеру, другим руководящим работникам.

С этого дня у меня установились дружеские отношения с министром энергетики Украины Алексеем Наумовичем Макухиным (впоследствии — первый заместитель министра энергетики и электрификации СССР) и его первым заместителем Виктором Федоровичем Скляровым, проводившим заседание коллегии. Руководители других энергосистем тоже поняли, что я ищу не способы подрыва их положения и авторитета, а пути улучшения работы. Я считаю, что в управлении любой отраслью все должно быть пронизано одной, действующей в равной степени для всех, установкой.

Переехав в Москву, я сначала разместился в ведомственной гостинице, а потом некоторое время жил у своей двоюродной сестры, Любы Дьяковой. Но уже в декабре 1977 года мне предложили посмотреть на Волгоградском проспекте будущее жилье. Это была квартира № 48, расположенная на тринадцатом этаже одноподъездного дома № 55, построенного по французской технологии методом скользящей опалубки. Конечно, тринадцатый этаж — это не самый лучший вариант. Впоследствии мы сполна познали все прелести такой высоты над грешной землей, особенно когда по каким-то причинам отключали лифт. Но делать было нечего, и я дал свое согласие.

Моим соседом оказался интересный человек — Георгий Иванович Тихонов, управляющий трестом Таджикгидроэнергострой, зять первого секретаря ЦК Компартии Таджикской ССР Джабара Расулова. Георгий Иванович занимался строительством Нурекской и Рогунской ГЭС, Таджикского алюминиевого завода, заочно учился в Академии народного хозяйства СССР.

Получая жилье в новом доме, поневоле становишься «homo oeconomicus» — человеком хозяйственным. На первый план выдвигаются проблемы ремонта, обустройства, приобретения мебели, стаскивания под одну крышу домашнего скарба. Однажды вечером, подъехав после работы к дому, я увидел молодого человека, сидевшего на лавочке у подъезда. Что-то показалось мне знакомым в восточной внешности парня. Когда, широко улыбаясь, он поднялся мне навстречу, я узнал: это был Абдукаюм, мой названный брат, сын почтенного Эргаша Зияевича. Мы приветствовали друг друга по-восточному.

— Абдукаюм, — спросил я, — как ты узнал, что мне здесь дали квартиру?

— Мы звонили в Пятигорск, — ответил он. — Там нам сказали, что тебя перевели в Москву (мы были с ним на «ты», как и положено братьям). Отец тут же распорядился, чтобы я взял все необходимое (он показал на стоявшие рядом две огромные коробки) и выехал к тебе. Он очень хотел, чтобы я первый поздравил тебя с новосельем.

Я пригласил гостя в свои «апартаменты». Мы долго разговаривали: восточные люди любят неторопливые беседы. В Абдукаюме не было заметно застенчивости, жалкой подавленности, подобострастия — тех вполне объяснимых черт, которые, казалось, должны были присутствовать в представителе среднеазиатского народа, приехавшем в столицу СССР, способную подавить любого своим имперским величием. Ровным голосом, обстоятельным поведением, хорошими манерами он словно доказывал, что главное в человеке заложено природой. Конечно, воспитание, образование, достаток играют определенную роль. Но они — всего лишь дополнения, способные либо развить, либо приглушить главное. Мне потом еще предстояло убедиться, что Абдукаюм и его братья — выходцы из очень уважаемого узбекского рода, восходящего к далеким славным предкам, почитаемым из поколения в поколение.

Маятник нашего разговора перекидывался то на одну тему, то на другую, но никогда не выходил за рамки приличий, так почитаемых на Востоке. Абдукаюм был предельно предупредителен ко мне, старшему по возрасту человеку. Мне он показался не по возрасту мудрым, способным глубоко видеть и объективно оценивать происходящие явления. Наша беседа затянулась, и мы не заметили, как наступила глубокая ночь. Никакой мебели в квартире еще не было, поэтому мы улеглись на лежаки, сооруженные из дверей, снятых с петель. Мне было очень приятно, что где-то в далекой жаркой южной республике есть люди, которые уважительно отнеслись к такой моей маленькой человеческой радости, как получение жилья.

Вспоминая Эргаша Зияевича, исполненного властной силы, уверенности, спокойствия, я еще раз убеждаюсь, что подлинная, истинная красота всегда идет изнутри. Черты, выражение лица, весь внешний облик человека могут быть прекрасны и сами по себе. Но куда привлекательнее и красивее человек, если он одарен богатством души.

История жизни человека — это движение навстречу задачам, выдвигаемым жизнью, собственным целям, ближайшим и отдаленным, навстречу заветной мечте, находящейся, как правило, далеко за горизонтом. Причем, когда человек достигает всего, о чем он только может мечтать, опрокидывая при этом большинство препятствий, кем-то возведенных умышленно или стоящих на его пути объективно, то ему становится окончательно ясно, что на самом деле он боролся с непредсказуемостью внешних условий бытия, иначе именуемой случаем, роком или судьбой. А борьба с этой троицей, замаскированной под внешние обстоятельства, не дающая ничего, кроме опыта унижений, не каждому может оказаться по силам.

В ночь с 16 на 17 июля 1978 года внезапно скончался член Политбюро, секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Федор Давыдович Кулаков. Проницательные политические обозреватели заметили, что у его гроба не было Брежнева, Косыгина, Суслова, Черненко, что выглядело беспрецедентным в разработанном до мелочей церемониале на Красной площади. Траурную речь с трибуны Мавзолея произнес приехавший из Ставрополя М. С. Горбачев, он же замуровал урну с прахом Кулакова в красную кремлевскую стену. Это был первый публичный выход Горбачева, положивший начало его вознесению к высотам политического Олимпа. За рубежом все упорнее писали о грядущих переменах в высшем руководстве СССР. Но не надо забывать, что на дворе был конец 1970-х годов, время, когда, как справедливо заметил писатель Юрий Маркович Нагибин, выживали «самые бездарные, никчемные, неумелые и бездушные», а гибли «самые сильные, одаренные, умные, заряженные на свежую и творящую жизнь»…

В этих условиях нужны были такие меры, которые бы не позволили развалиться наследству, накопленному энергетиками многих поколений. Раньше в Государственной инспекции никто не мог допустить и мысли об установлении контроля над Центральным диспетчерским управлением ЕЭС СССР — этим главным оперативным штабом, мозговым центром всей энергосистемы Советского Союза, сформированным в 1969 году. У истоков создания этого важнейшего органа управления стояли главный инженер Г. А. Черня и его заместители: В. А. Семенов, С. А. Совалов, В. Г. Орнов, главный диспетчер И. Т. Калита. Я вынужден был пойти на это, несмотря на недовольство начальника ЦДУ Анатолия Ивановича Максимова, до недавнего времени занимавшего пост заместителя министра энергетики и электрификации СССР. Но я понимал: упустишь контроль — получишь «прямо под носом» такое, что потом долго придется расхлебывать. И мои опасения по этому поводу вскоре подтвердились.

Однажды в Единой энергетической системе страны возник асинхронный ход — «закачались» уровни напряжения и частоты. Это