Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

они долго рыли, уже поджидают охранники с ружьями. Пиня говорит: «Я староста, я пойду». «„Так и я на XX съезде, — сказал мне Хрущев. — Меня первым избрали, я первым и пойду, скажу правду, выведу из ГУЛАГа, как бы страшно это ни было“, — вспоминал Шатров. — Я потом из любопытства этот рассказ нашел и прочитал, называется „Талисман“. На самом деле он о том, что положение обязывает. Когда Пиня стал старостой, он и порядок в камере навел, и еды достал, и сигарет».

Я тоже недавно прочитала этот рассказ, посредственный и совсем не смешной. Пиня жалок, но говорит там очень важную фразу: «Когда староста будет бояться, то кто не будет бояться, кто?» Он первый смело идет в прорытый подкоп и попадается конвоирам. Они забивают его прикладами, зато все остальные остаются живы.

В тот же день 13 февраля на открытии пленума, сославшись на «неоднократный обмен мнениями и изучение обстановки и материалов после смерти товарища Сталина», Хрущев объяснил, почему нужно сделать отдельный «доклад от ЦК о культе личности». Нет ли возражений, если он этот доклад сделает? Никто не возражал.

Первый секретарь рассчитал, что никто не потребует речи заранее, остановила бы партийная дисциплина. Предыдущий ЦК теперь складывал полномочия до конца съезда, и он надеялся, что в случае разногласий ему будет проще получить поддержку у рядовых всесоюзных делегатов, чем у забронзовевших московских бонз.

Выступая в Большом Кремлевском дворце на открытии XX съезда 14 февраля 1956 года, Хрущев с ходу понизил статус Сталина: «Товарищи! В период между XIX и XX съездами мы потеряли трех самых известных лидеров коммунистического движения: Иосифа Виссарионовича Сталина, Клемента Готвальда и Кюити Токуду. Прошу вас почтить их память»[421]. Покойный вождь встал вровень с пьяницей Готвальдом и малоизвестным Токудой, лидером японской коммунистической партии в подполье.

В отчетном докладе лидер партии пока ничего не сказал об отце народов, хотя коснулся культа его личности: «ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс… Распространение культа личности принижало роль коллективного руководства в партии и приводило иногда к серьезным упущениям в нашей работе»[422].

Весь доклад, зачитанный в первый день, передавал атмосферу нового времени, времени Хрущева, как выбора среднего курса между крайностями догматизма и ревизионизма — Молотовым и Маленковым. Обещая построить за год 38 000 000 квадратных метров жилья, а в следующее пятилетие вообще 205 000 000[423], первый секретарь раскритиковал тех (Маленкова), кто отказывался от первостепенного развития тяжелой промышленности на более поздних этапах советской экономики. Он также осудил «ошибочные формулировки» «некоторых» (Молотова), считающих, что в СССР «построены только основы социализма».

Хрущев также поспорил с тезисами Маркса о неизбежности войны как «повивальной бабки революции»[424]. Империализм больше не является единственной мировой системой, и именно создание социалистического лагеря укрепляет силы мира во всем мире, следуя принципу «мирного сосуществования» государств с различным социальным строем. Альтернативой будет «самая разрушительная война в истории»[425]. Так Хрущев развил тему, за которую Маленкову влетело в 1954-м, но, в отличие от маленковского «взаимного сдерживания», нам, сказал он, нужно просто сдерживание: СССР не надо вести агрессивную войну, поэтому сдерживать надо только империалистов.

Письмо Н. С. Хрущева членам Президиума ЦК КПСС и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС, секретарям ЦК КПСС о рассылке поправок к отчетному докладу ЦК KПCC XX съезду партии, предложенных В. М. Молотовым

13 февраля 1956

[РГАНИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 5. Л. 158–159]

Он отметил, что коммунизма теперь можно достичь мирными — даже парламентскими — способами. Насилие больше не единственный путь к изменению общества. Хрущев уделил большое внимание важности развития отношений Советского Союза с новыми государствами Африки и Азии и заметил, что существуют «разные пути к социализму»: например, Югославия и Китай не стали менее социалистическими, адаптировав свои системы к местным условиям вместо подражания Кремлю.

Касаясь внутренних вопросов, он отметил расширение полномочий союзных республик с 1953 года. Руссоцентрист при Сталине, первый секретарь теперь был заядлым интернационалистом, напомнив о ленинских принципах равноправия наций, — социализм не должен стирать национальные различия[426]. Через десять дней в секретном докладе он подтвердит важность прав нерусских национальностей, осудив выселения карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев и других за предполагаемое сотрудничество с нацистами; правда, промолчит о депортации немцев и крымских татар.

Разговор о культе личности на съезде продолжался. На вечернем заседании 16 февраля Микоян раскритиковал отсутствие «коллективного руководства» в сталинском Кремле. Он разоблачил репутацию вождя как «корифея языкознания», знатока политэкономии и других наук и призвал историков пересмотреть сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)», в котором лидеры революции были голословно объявлены «врагами народа», назвав этих «врагов» — Косиора и Антонова-Овсеенко — «товарищами»[427].

Изумленный зал шумел; началась суматоха. Позже Анастас Иванович вспоминал: «Я единственный подверг в своей речи принципиальной критике отрицательные стороны деятельности Сталина, что вызвало среди коммунистов шум и недовольство. Помню, когда кончилось мое выступление и объявили перерыв, ко мне подошел мой брат Артем, тоже делегат съезда, и сказал: „Анастас, ты зря эту речь сказал. Ты, по существу, был прав, но многие делегаты недовольны тобой, ругают тебя. Для чего ты так напал на Сталина, когда другие об этом не говорят? И Хрущев ничего подобного не сказал“»[428].

Указ Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограни- чений по спецпоселению с чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей, выселенных в период Великой Отечественной войны»

16 июля 1956

[ГA РФ. Ф. 7523. Оп. 72. Д. 629. Л. 201]

Никита Сергеевич не зря взял на себя ведущую роль разоблачителя. Только главный партийный начальник мог дать новое определение прошлому и обозначить обновленные ориентиры развития страны. К слову, Микоян был не единственным, кто упоминал на съезде культ личности, — о нем говорили и Суслов, и Маленков, и даже Молотов.

18 февраля Хрущев получил первый проект своего выступления, подготовленный Поспеловым и Аристовым, а 19-го он дополнил его своими объяснениями: «Вот что значит культ личности, возвеличенный до высоты какого-то сверхъестества, до положения всемогущего бога, только не такого, как рисуют верующие, а с копьем. Кто его затронет, тот сразу поражается в сердце». Или это: «Сталинские премии. В истории человечества никакой царь-самодур не учреждал такие премии, которые учредил Сталин… назвал их „сталинскими премиями“