Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

отдают себе отчет в том, что такое добро и зло, и их воспринимают соответствующим образом, все становится добродетельным, и удается избежать зла. Тогда можно сказать, что добродетель является разновидностью осмотрительности и невежества, заставляющих нас делать неверные суждения. Ведь люди никогда не предпочитают зло, считая его таковым, они обманываются схожестью, что оно выглядит как добро».

14. Тогда синьор Гаспаро ответил: «Многие совершают зло, прекрасно отдавая себе отчет в содеянном; поступая так, скорее думают о сиюминутном удовольствии, нежели о возможном наказании. Ведь так поступают воры, убийцы и другие подобные им люди».

Синьор Оттавиано добавил:

«Истинное удовольствие всегда приносит добро, зло же вызывает настоящие страдания. Следовательно, эти люди обманывают себя, принимая ложное удовольствие за истинное, настоящее страдание – за фальшивое; испытывая суетное удовольствие, они впадают в настоящие страдания.

Вот почему, приобретая умение отличать истинное от ложного, стремятся овладеть им как можно лучше. Соответственно выбрав, мы предпочитаем то, что считается истинно добродетельным и что можно назвать истинной мудростью. Как я уже сказал, оно рассеивает невежество и все дурное, что из него вытекает».

15. Тут в разговор вмешался мессир Пьетро Бембо:

«Не думаю, синьор Оттавиано, что синьор Чезаре согласится с вами в том, что все злые деяния вытекают из невежества. Ведь не так много людей, совершая грех, знают, что они грешат, тем самым обрекая себя на страдание.

Известно, что люди необузданные могут рассуждать разумно и правильно, зная, что следование похоти вопреки долгу является злом. Раздираемые внутренними противоречиями, они пытаются вести себя благоразумно. Наконец, побежденный его похотливыми потребностями, здравый смысл сдается подобно кораблю, сопротивлявшемуся буре, но в конце концов побежденному яростным ветром, с поврежденными якорем и оснасткой, когда удача изменила ему и даже искусное управление не смогло спасти его.

Следовательно, даже несдержанный человек совершает свои ошибки, испытывая угрызения совести. Он не поступил бы так, если бы не знал, что совершает дурной поступок, бесконтрольно следуя за своими желаниями. Полагают, что подобная необузданность не является тяжким пороком, потому что в ней содержится рациональное зерно. Точно так же и похожая сдержанность не является совершенной добродетелью, потому что в ней находится зерно страсти. Отсюда и следует вывод, что грех необузданности вытекает из невежества. Речь идет о самообмане, когда, прекрасно зная, что совершают грех, люди убеждают себя в обратном».

16. Синьор Оттавиано ответил:

«По правде говоря, мессир Пьетро, приводимые вами аргументы превосходны, хотя я и нахожу их слишком отвлеченными. Ведь хотя люди сомневаются, и рассудок борется с похотью, и все кажется злом, никто не понимает сути происходящего, если сам человек не знает, чего хочет.

Скорее всего, он предчувствует, нежели обладает определенным знанием, допуская, чтобы страсть победила здравый смысл. Но если он получит истинное представление, то наверняка не совершит ошибок, поскольку страсть побеждает только невежественных. Истинное знание всегда подчиняет себе телесные желания, хотя само по себе и не является добродетелью. Оно становится ею, если верно управляется и направляется здравым смыслом, в противном случае превращается в порок.

Однако разум обладает такой силой, что всегда заставляет чувства подчиняться, чтобы невежество не овладело ими. Итак, хотя дух, нервы и кости и не наделены рассудком, все же, когда в нас зарождается мыслительный процесс, кажется, что мысли бурлят и сотрясают нашу духовную сущность, активизируя все наши члены.

Ноги начинают бежать, а руки делать то, что приказывает им рассудок. Мы видим, как многие бессознательно вкушают невкусную и даже отвратительную еду, кажущуюся им весьма аппетитной. Когда же они все-таки узнают, что она собой представляет, то не только испытывают боль и душевное страдание, но тело настолько следует за рассудком, что они даже могут извергнуть эту еду».

17. Синьор Оттавиано собирался продолжить дискуссию, но Джулиано Великолепный перебил его, заметив:

«Если я правильно расслышал, синьор Оттавиано, вы только что сказали, что сдержанность не считается совершенной добродетелью, потому что несет в себе зерно страсти.

Когда в нашем сознании происходит противостояние между рассудком и желанием, я считаю, что победившую добродетель следует почитать сильнее, чем ту, что побеждает без противодействия похоти или страсти, ибо в этом случае рассудок просто удерживается от совершения зла, поскольку нет таких наклонностей».

Ему так ответил синьор Оттавиано: «Какого же военачальника вы превознесете выше: того, кто побеждает врага в открытом бою, подвергаясь смертельной опасности, или того, кто с помощью своих способностей и мастерства ослабляет врага настолько, что он не может сражаться и покоряет его без битвы или риска?»

«Того, – ответил Джулиано, – следует превозносить сильнее, кто добивается победы менее опасными способами, причем его успешная победа не должна вытекать из проявленной его врагом трусости».

Соглашаясь, Оттавиано добавил:

«Вы рассудили верно, и поэтому расскажу вам о той сдержанности, какая привлекает в военачальнике, мужественно сражавшемся. Хотя враг оказался сильным и могущественным, все же ему удалось победить его, хотя и не без труда и подвергая себя риску.

Отмечаем невозмутимую манеру поведения у того, кто побеждает и руководит, не встречая противодействия, не только уменьшая, но и искореняя желание там, где оно отыскивается. Точно так же и добродетельный принц во времена гражданских разногласий уничтожает своих мятежных врагов и добивается согласия в обществе.

Следовательно, добродетель не подчиняет рассудок, но вдохновляет его самым деликатным способом, страстной верой, склоняющей ее к верному решению, наполняет спокойствием и покоем, во всех вещах становится ровной и хорошо сбалансированной, внушая каждой стороне спокойствие. Становится во всех проявлениях подчиненной рассудку и готовой действовать разумно, во всем соглашаясь, как ягненок, который бежит, прыгает, но останавливается там, где его мать, а затем снова перемещается только вместе с ней.

Подобная добродетель считается весьма совершенной и особенно подходящей принцам, потому что из нее вырастают многие другие».

18. Тут мессир Чезаре Гонзага заметил: «Мне неизвестно, какие добродетели, подходящие синьору, вытекают из его темперамента, но именно они двигают страстями, подчиняясь разуму, как вы и заметили. Возможно, они скорее свойственны монаху или отшельнику, но я вовсе не уверен, что они подобают принцу. Оставаясь благородным, свободно мыслящим и доблестным воином, он никогда не должен выражать, независимо от того, что происходит, гнев или ненависть, не демонстрировать проявления добра, насмешки, похоти или страсти любого рода, независимо от того, куда он направляет свою власть – на горожан или на воинов».

На это Оттавиано ответил: «Я не говорил, что темперамент противостоит и противодействует здравому смыслу, более того, считаю, что так и не должно быть, ведь даже в страстях содержатся элементы добродетельного свойства. Уменьшение рассудочности не соответствует нашим страстям и ведет к инакомыслию. Поэтому