Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

за несколько месяцев и, глядя на них, потеющих в этом затхлом однообразии бликов, шума и идиотской иллюминации, удивляешься качеству интеллекта, потратившего тысячи лет на то, чтобы довести людей до этого, и при этом бедные несчастные ублюдки пытаются сказать себе, что их это развлекает!

Я не думаю, что уехал бы сейчас из страны, даже если бы мог. Мне кажется, здесь могут произойти, и уже происходят очень интересные вещи, хотя большинство из них все еще стоят с приоткрытыми ртами и смотрят вверх, словно ожидают, что в следующее мгновение врата рая распахнутся и польются на них молоко с медом. На самом деле они именно этого и ждут, они думают, что существует некий закон материи или количества, который управляет их безумной экономической системой: они глубокомысленно рассуждают о том, что «маятник качнется назад», хотя нет никаких оснований полагать, что это когда-нибудь произойдет, хотя это может случиться. Тем временем мистер Гувер («Великий инженер», как вы знаете) и другие благородные политики приводят прекрасную иллюстрацию слепого, который ищет в темной комнате черную кошку, которой там нет. Семь миллионов человек не имеют работы, и мистер Гувер призывает выделить 20 000 000 долларов, чтобы у каждого безработного было 2,50 доллара, которые он мог бы растратить зимой. Вот это умно! Настоящая русская угроза, насколько я могу судить, заключается лишь в том, что Россией, похоже, не управляет набор проклятых дураков. Даже умный и целеустремленный сумасшедший был бы грозной угрозой для школы слабоумных медуз.

Хватит, хватит! Сделайте с книгой все, что сможете, и постарайтесь получить за нее деньги. Лучшее, что я могу рассказать о себе, – это то, что я в порядке, иногда плохо себя чувствую, и во всю работаю. Может быть, когда-нибудь мне удастся что-нибудь написать – не знаю…

Джулии Элизабет Вулф

Гарвардский клуб

Западная 44-я улица, 27

Нью-Йорк

21 сентября 1931 года

Дорогая мама:

Спасибо за письмо – я хотел ответить раньше, но лето здесь было таким жарким, что мои попытки сделать хоть какую-то работу были почти всем, что я мог сделать. Как я и предполагал, после того как я написал Фреду, у нас была еще одна досада: около недели или десяти дней самой жаркой погоды за все лето. Позже у нас было несколько прохладных дней и ночей, но тротуары и здания еще не остыли, а в метро воздух тяжелый и вонючий. Когда видишь как люди страдают здесь летом, удивляешься, как они это выдерживают и почему продолжают жить, но большинство из них предпочли бы жить здесь, чем где-либо на земле. Осень здесь обычно прекрасная – октябрь хороший месяц: я не буду сожалеть о том, что осень наступила.

Полагаю, вы читали о закрытии Лондонской фондовой биржи и о том, что Банк Англии остановил золотой стандарт – условия в Англии очень серьезные, как я знаю. (Прошлой зимой я видел полуголых несчастных, сидящих на скамейках в парке в три часа ночи под ледяным дождем и снегом: часто я видел мужчину и женщину, прижавшихся друг к другу, обнявших друг друга для тепла, с промокшими газетами, тряпками или всем, что они могли найти за своими плечами).

Беда в Англии затронет весь мир, и, возможно, мы сами скоро окажемся в таком же тяжелом положении – и, возможно, мы встретим ее не так хорошо, как они. Кажется, никто ничего не предпринимает, все стоят с открытым ртом, словно ожидая, что в следующее мгновение врата рая распахнутся и на них прольется дождь из молока и меда. Люди говорят о том, что «маятник качнулся назад» и «условия обязательно изменятся». Это глупые разговоры: условия не изменятся, если не предпринять ничего для их изменения, а в настоящее время, кажется, что любые изменения будут к худшему. Бизнесмены, которые хвастались своими знаниями и мудростью два года назад, – это набор глупых мальчишек: они ничего не знают, они так же невежественны в отношении депрессии, как вы или я, и некоторые из них сейчас это признают… Не стоит говорить о панике 1907 или 1893 года и о том, как все стало лучше потом – нынешнюю ситуацию нельзя сравнивать с той. Впервые в истории у нас не столько мало, а слишком много: машины производят быстрее, чем мы потребляем. Наши огромные урожаи пшеницы и хлопка ничего не значат, если у людей нет денег, чтобы их купить, а у нас перенасыщение, мы буквально голодаем посреди изобилия, не имея возможности выгодно продать то, что производим.

Эта система перепроизводства не улучшится, а только ухудшится, если не будет сделано что-то, чтобы контролировать ее. Я думаю, что мы находимся в конце периода: возможно, что вся капиталистическая система обречена – если это так, то я думаю, что мы должны приветствовать другую, которая не будет такой глупой и расточительной. Я не верю, что мы сможем прожить еще один год, подобный предыдущему, без насилия и кровопролития, потому что наши люди всегда были и остаются жестокими и беззаконными, и это еще более верно сейчас, когда в таких городах, как Нью-Йорк и Чикаго, проживает огромное количество иностранцев. Вы пережили старый вид мира; возможно, вы доживете до начала нового.

Что касается меня, то я жил и в маленьком городке, и в большом городе, и я видел, как в обоих местах происходят бедствия. Я видел, как мало знали мудрецы, я знаю, как ошибочна и глупа была их система, и я готов ко всему, что лучше и что сделает людей счастливее, и я думаю, что таково должно быть отношение любого порядочного человека.

Если вы можете сейчас купить продукты по дешевке и хотите их сохранить, дайте мне знать, и я вышлю деньги. Я мало в чем нуждаюсь и много работаю: если я буду много работать и все успевать, все остальное не имеет значения, но я должен иметь душевный покой и не беспокоиться в течение следующих шести или восьми месяцев.

Если вы когда-нибудь будете в чем-нибудь нуждаться, сразу же дайте мне знать, и я вышлю вам деньги. Если вам нужно, скажем, 50 долларов в месяц на жизнь, я пришлю их вам – я хотел бы послать больше, но если у вас есть свой дом, вы сможете обойтись и этим. В любом случае я позабочусь о том, чтобы вы никогда не испытывали недостатка в чем-либо, и вам не нужно беспокоиться на этот счет.

Я бы хотел помочь Фреду еще больше, но сейчас не в состоянии,