Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

Моя первая книга, вероятно, будет продана «Гроссе и Данлэп» (кажется, это та самая фирма) около Нового года для их «Долларовых переизданий». Если это произойдет, я получу несколько сотен долларов, а английский издатель собирается выпустить издание за 5 шиллингов, так что я могу получить немного больше. О шведском переводе ничего не слышно, хотя я наконец-то получил от своего агента часть аванса в 100 долларов. Двое из кинокомпаний – Фокс и кто-то еще, написали мне о правах на вторую книгу, но, увы! Не думаю, что когда-нибудь напишу что-нибудь подходящее для кино – хотя мне хотелось бы получить деньги.

Возможно, в октябре я съеду со своей нынешней квартиры и перееду в Бруклин-Хайтс – это участок над гаванью – там сотни пустых квартир, и я думаю, что после 1 октября арендная плата упадет – она и так уже сильно снизилась. Я сказал Марджори Дорман, что не буду больше платить 65 долларов в месяц за эту квартиру, разумеется, свет и газ оплачиваются, а также то, что называется «услугами горничной». Марджори Дорман во многих отношениях добросердечна и симпатична. Кстати, я почти полностью отказался от алкоголя – иногда пью раз в неделю и не испытываю никакого желания. За это я отдаю должное Бруклину и спокойной жизни.

Однако мне нравится спиртное, и я считаю его благословением, а не проклятием: оно становится проклятием только тогда, когда люди злоупотребляют им, и это относится ко всему – к еде, табаку или даже кока-коле. Я бы хотел, чтобы цена на пиво вернулась – большой стакан за пять центов. Думаю, нам всем стало бы лучше, но, конечно, пока они предпочитают красться за угол и платить 50 центов за напиток, почти ядовитый, надежды мало.

Я никогда не встречаюсь с жителями Эшвилла, и мне очень жаль – в Эшвилле много людей, которых я хотел бы видеть, и мне было бы неприятно, если бы они подумали, что я озлоблен или зол и не хочу больше видеть всех этих людей. Так получилось, что те несколько человек здесь, в Нью-Йорке, которые пытались встретиться со мной, – это как раз те, кого я стараюсь избегать – я не буду называть имен, но несколько дней назад мне пришлось откровенно и оскорбительно поговорить со своим главным раздражителем, она год или около того назад внезапно обнаружила, что мы всегда были большими друзьями в Эшвилле – она, конечно, обвинила меня в том, что я задираю нос перед старыми друзьями, и сказала, что Брюс Уэбб [сын владельца «Эшвилл Ситизен» и «Эшвилл Таймс», который был студентом Университета Северной Каролины вместе с Томом] сказал ей, что я сделал то же самое с ним: совершенно верно, я делал все возможное, чтобы избегать Уэбба, когда он был здесь, в Нью-Йорке, – он пытался продать мне страховку на жизнь и даже обратился в «Скрибнерс», чтобы они застраховали меня, – но, как вы знаете, дома я был с ним не более чем знаком по телефону, и, конечно, по словам Мэйбл, то, что сказал ей его отец после выхода моей книги, не было ни дружелюбным, ни порядочным; почему я должен встречаться с кем-то из этих людей и чем я им обязан? Поскольку молодая женщина, о которой я упоминаю, пытается заполнить свою скучную, убогую жизнь сплетнями о людях, которых она никогда не могла знать или понимать, и, возможно, даже пытается клеветать и лгать сейчас, пожалуйста, исправьте любое впечатление, что я не люблю жителей Эшвилла, если возникнет такая возможность, но ничего не говорите, пока это не произойдет. Тогда скажите правду, а это как раз то, что я вам сказал и что вы знаете, и нам нечего бояться: порядочные люди будут знать правду, а что касается остальных, то мне нет дела до того, что они думают или считают.

Мне все равно нечего бояться, пока я работаю: в мире есть, пожалуй, три человека, которые знают или понимают, что я из себя представляю. Они у меня есть, и я счастлив их дружбе. Но мои чувства к жизни честны и дружелюбны, и я не оскорбляю и не проклинаю людей, которые испытывают ко мне честные и дружеские чувства. Что касается дешевых, клеветнических, жульнических и ханжеских свиней, то я не вижу причин, почему бы мне не сказать им прямо, кто они такие.

Вот, пожалуй, и все новости на сегодня. Я нечасто бываю в Манхэттене, но сейчас я здесь, и час назад видел мистера Перкинса: он здоров и в этом году не так сильно страдает от ежегодной дозы сенной лихорадки. Он передает вам привет.

У меня все хорошо, пока я могу работать: когда работа идет не так, жизнь идет не так. Я буду рад видеть тебя и заботиться о тебе в любое время, когда ты захочешь приехать: просто напиши и дай мне знать. Я думала написать Фреду письмо тоже сейчас, но это так долго, что я подожду день или два. Скажи ему, что я получил его письмо с очень полной и точной информацией о Вулфах в Йорк-Спрингсе и его окрестностях. Я благодарю его за столь быстрый и полный ответ – возможно, я поеду туда на день или два в октябре, и если я это сделаю, его письмо будет для меня очень ценным: думаю, что прежде всего я разыщу тетю Мэри, [миссис Гилберт Вулф из Йорк-Спрингс, Пенсильвания] жену Гила, поскольку она, кажется, последняя из старых людей, и, возможно, сможет рассказать мне о молодых годах.

Надеюсь, что вы, Фред и все остальные здоровы. В своем письме я не хотел сказать, что сам нуждаюсь и не могу помочь кому-либо другому: я рад помочь в любой нужде, но хочу пояснить, что я отнюдь не богат, что мне приходится быть начеку, и поэтому я считаю очень подлым и гадким приемом со стороны [X] получать от меня деньги, если он хочет, чтобы они пошли только на шприцы – если они действительно нужны семье и пойдут на их содержание, я не имею права жаловаться.

На сегодня прощайте. Пишите, когда у вас будет время. Я думаю, что нас ждут очень плохие времена, но если мы будем держаться, то доживем до чего-то лучшего, я в это верю. Желаю вам крепкого здоровья и счастья,

Ваш сын,

Том