Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

некоторые из грязных лживых слов, которые они говорили обо мне, вернулись ко мне, но мне еще предстоит найти того, кто произнес их мне в лицо. Я хочу, чтобы вы знали: я считаю, что мои руки чисты и что я никому ничего не должен, за исключением долга дружбы для нескольких человек. Я не писал этих статей в газетах, этих глупых заявлений и не говорил лжи: теперь никто не может отнять у меня ничего, что мне дорого, они могут вернуть себе свою дешевую, тошнотворную, семидневную известность, чтобы отдать ее другим дуракам, а я вполне доволен тем, что вернусь в безвестность, в которой я без особого труда провел почти тридцать лет своей жизни. Если кто-то захочет узнать, когда у меня выйдет новая книга, я могу без извинений ответить: «Когда закончу ее писать и найду того, кто захочет ее опубликовать». Это единственный ответ, который я должен дать кому-либо (я не имею в виду вас: вы знаете ответ, который я уже пытался вам дать), и пожалуйста. Макс, если вы сможете тактично и мягко, никого не обижая, посоветовать тому, кто отвечает за эти газетные вырезки о том, что я написал 500 000 слов, и пишу ещё, чтобы он, ради Бога, прекратил это, я буду тебе благодарен. Я уверен, что это было сделано с целью помочь, но это не приносит никакой пользы. Уверяю вас, меня нисколько не пугает и не угнетает мысль о том, что я снова окажусь в полной безвестности, я приветствую это и возмущаюсь любыми попытками представить меня в качестве дешевой и сенсационной личности. Несмотря на мои размеры, аппетит, внешность, то, что я не сплю ночами, написал 500 000 слов и так далее, я не являюсь дешевой и сенсационной личностью. Если уж публиковать интервью, то почему бы не сказать правду, что я много работаю и живу достойно и спокойно; что ни у кого в мире не было более высокого или серьезного отношения к писательству; что я не хвастался и не обещал; что я не знаю, смогу ли я когда-нибудь писать то, что хочу, или нет, и смогу ли вообще продолжать; что я сомневаюсь и страдаю по этому поводу, но что я работаю, ни у кого ничего не прошу и надеюсь, ради себя самого, что во мне есть какой-то талант и сила. Я говорю, что не боюсь подобной огласки, потому что это будет правда, и она не может повредить мне, кроме как в кругу дураков.

Я благодарю Бога, что ни перед кем не в долгу. Я послал своей семье все, что мог, миссис Бойд получила все, что могла, дантисты почти оплачены. Теперь, если все они оставят меня в покое, они могут получить остальное, если что-то останется. Я не могу этого знать. Я бы хотел, чтобы вы выяснили это для меня и попросили Дэрроу прислать мне. Я уже год пытаюсь узнать, но не могу. Я ценю это отеческое отношение, но оно может оказаться напрасным для меня, а я хочу очистить доску сейчас. Прежде всего, я не хочу быть вам должен. При нынешнем моем отношении к работе для меня счастье, что я не должен вам денег и не заключил с вами контракт на вторую книгу [Контракт на роман «О времени и о реке» был заключен только в мае 1933 года. В своем письме от 18 декабря 1929 года, в котором он подтвердил договоренность о выплате Вулфу аванса в размере сорока пятисот долларов ($4,500) в рассрочку, Перкинс написал: «Мы будем рады составить контракт на ваш следующий роман… который будет воплощать это соглашение. Мы откладываем составление контракта только потому, что в нем нет необходимости, поскольку это письмо имеет обязательную силу… В настоящее время. …это письмо может рассматриваться как определенное соглашение».] Не попросите ли вы Дэрроу выслать мне все деньги, которые мне причитаются? При нынешнем положении дел мне кажется важным знать, в каком финансовом положении я нахожусь и что мне придется делать. Я и раньше зарабатывал на жизнь преподаванием и другими способами, и я верю, что смогу заработать на жизнь снова. Как я уже говорил, единственное, что сейчас имеет значение, это чувствовать, что книга имеет для меня ценность и красоту и что у меня есть силы, чтобы ее написать, если бы я это чувствовал, я мог бы выполнять любую работу, чтобы прокормить себя, и чувствовать себя при этом хорошо.

Макс, я попытался рассказать, что я чувствую по этому поводу, и теперь хочу подвести итог: два года назад я был исполнен надежд и уверенности в своих силах: во мне роились замыслы и планы полудюжины больших книг. И сейчас материал при мне, но уверенность иссякла. Меня одолевают сомнения и страхи. Нет, это не отчаяние. Ни в коем случае. Но со мной что-то случилось – я сам не могу понять, что именно. Отчасти дело, наверное, в том, что я не умею работать на виду у всех. Я потерял покой, разуверился в себе после этих рецензий. Мне повредил успех. Не означает ли это, что я легко пасую перед жизненными трудностями? – очень может быть. Так или иначе, обуреваемый сомнениями, я не раз вспоминал книги, что читал когда-то давно: «Проклятие…», [речь идёт о романе «Проклятие Терона Уэра» (1896) американского прозаика Харолда Фредерика (1856-1898)] – не помню, кого именно, а также «Портрет Дориана Грея», герои которых распознавали в себе признаки зловещего духовного распада, когда уже было поздно что-либо делать. Но не надо слишком всерьез принимать эти литературные фантомы – такое и впрямь может случиться, но ко мне, думается, пока отношения не имеет. Мне все же кажется, что я сумел сохранить незамутненность восприятия, что как писатель и как человек нахожусь как никогда в хорошей форме. И я вовсе не считаю, что не смогу справиться с проблемами, что ставит передо мной жизнь,– я буду сражаться с ними – пускай неумело, спотыкаясь, выбиваясь из сил, теряя массу времени даром. Просто я сейчас пребываю в сомнениях, о чем и хочу вам сообщить.

Наконец, лучшая жизнь, о которой я могу сейчас мечтать, высшая надежда, которую я питаю, заключается в следующем: я верю в свою работу и знаю, что она хороша, и что каким-то образом, по-своему, тайно и неясно, во мне есть сила, чтобы вытащить из меня книги, которые живут во мне. Я мечтаю о тихой, скромной жизни, но жизни действительно высокой, тайной, гордой и полной