Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

мне много верности: как ты знаешь, моя жизнь в настоящее время очень проста – я живу в Бруклине и работаю, а когда я поехал в Нью-Йорк, то поехал с чувством восторга и радости, потому что знал там красивую и умную молодую женщину, с которой можно поговорить, поесть и лечь в постель. Со временем у тебя, видимо, появилась мысль, что в наших отношениях не все в порядке не с разговорами и едой, а с тем, чтобы ложиться в постель. Это очень прямолинейно и откровенно, но я думаю, что это справедливое утверждение: не так давно ты начала говорить, что в наших отношениях ты ценишь «дружбу», а не «сексуальные отношения». Ты знаешь, что причина моего протеста в том, что я не понимаю, как ты проводишь такое полное разделение между нашей дружбой и нашими сексуальными отношениями. Мы начали с сексуальных отношений, и все наши отношения объединены этим. Я не знаю, как ты можешь провести разделение в своем сознании, но я знаю, что, когда я думаю о тебе, я всегда буду помнить, что мы ложились в постель вместе, ты понимаешь, я не говорю, что это все воспоминания, но это неотъемлемая и существенная часть моего представления о тебе. Со своей стороны, я всегда буду вспоминать об этом с глубочайшей и благодарной нежностью.

В последний месяц мы виделись нечасто, мне казалось, что я больше не могу спорить с тобой о том, что считаю ложью: мне казалось, что ты хочешь сексуальных отношений так же сильно, как и я, но потом ты постоянно приводила причины и оправдания своим действиям, мне казалось, что все, кроме настоящего. Сначала ты говорила, что делаешь это, потому что пытаешься избавиться от привязанности и воспоминаний о бывшем любовнике; потом, несколько недель назад, когда мы стали реже видеться, ты сказала, что делаешь это в качестве своего рода взятки мне, тебе больше не было дела до меня, но это был единственный способ сохранить мою дружбу, если ты этого не сделаешь, я больше не буду тебя видеть. Это казалось мне невыносимым и несправедливым. Это ставило меня в такое постыдное и унизительное положение. Я знал сотни женщин, но никогда ни к кому не принуждал себя и не думал о подобном принуждении. И они тоже. У меня было много женщин в качестве друзей, и я никогда не думал ни о каких других отношениях, но ни одна из них не говорила мне, что единственная причина, по которой она легла со мной в постель, это моя дружба. Если женщина больше не хочет ложиться со мной в постель, это ее личное дело, но если это были отношения, то они закончились, и они могут иногда видеться со мной позже и быть моими друзьями.

Но я знаю, что ты легла со мной в постель потому, что сама этого хотела, и мне показалось несправедливым и некрасивым, когда ты потом сказала, что это было потому, что я этого хотел и без этого не стал бы твоей другом. Ты, конечно, была равноправным партнером во всем этом, к тебе не применялось никакого принуждения, и в ту первую ночь, как мне показалось, ты позволила себе ясно понять, что это то, чего ты хочешь. Если бы ты этого не хотела, если бы ты решили этого не делать, это бы явно проявилось в твоей речи, в том, как ты сидела, во всем… Теперь я думаю, что с твоей стороны неправильно отрицать, что ты делала это так же свободно и добровольно, как и я. Если у тебя больше нет такого желания в отношении меня, я приму твое решение, хотя и с сожалением, но ты не должна говорить, что ты сделала это с радостью и добровольно, чтобы подкупить меня. Также, если ты теперь настаиваешь на том, что с этим покончено, я приму вое решение, хотя и не знаю, почему оно перестало быть для тебя желанным, и постараюсь быть твоим «другом», как ты понимаешь этот термин, но для меня, по крайней мере, это будет означать – начать с тобой все заново и узнать тебя по-другому. Другая связь, та, в которой я спал с тобой в постели, и я всегда буду помнить ее, шум лодок на реке, огни, темноту и тебя подо мной в темноте, ее я буду помнить с гордостью и восторгом, пока жив. Я знаю твой облик, твую фигуру, твой запах, ощущаю твою грудь и живот, выпуклость твоих бедер, вкус твоего рта, хватку твоих бедер. Ты была как лучшее масло, яйца и мед, которые когда-либо были сделаны, такая же прекрасная и желанная, как любая женщина на земле.

Наконец, я думаю, что ты была права в том, что чувствовала и говорила, вначале, о том, что хочешь самого лучшего и прекрасного в человеческой любви и дружбе, и я всегда был с тобой согласен. Но я думаю, что то, что у нас было, было, по крайней мере, для меня, очень хорошо и замечательно. В своем письме ты говоришь о собственной «обиде и унижении», объясняя то, что ты мне сказала. Я высказываю тебе свое собственное мнение без защиты и объяснений, я думаю, ты надеялась или верила, что я глубоко и безраздельно в тебя влюблюсь, а когда я этого не сделал, ты сказала, что вступила со мной в сексуальные отношения, чтобы сохранить мою дружбу.

Я хочу сказать, что никто не может «обидеть или унизить» тебя, кроме тебя самой. Я убедился в этом на собственном опыте. Ты одна из самых прекрасных и желанных молодых женщин, которых я когда-либо видел, и твое письмо было поступком высшего порядка. Ты заслуживаешь всего самого лучшего и прекрасного в жизни, и ты это получишь. Понимаешь ли ты из этого моего письма, этого замечательного, честного и чертовски серьезного письма, что я знаю твою ценность как личность, твою великую ценность и красоту. Понимаешь ли ты, что я никогда не смогу неправильно оценить или недооценить такого человека, как ты, что если я не могу предложить тебе все, что есть во мне, то это потому, что все во мне когда-то ушло во что-то, в кого-то, в другого, и если оно когда-нибудь вернется в таком виде, то на это потребуется время? Что касается меня, то я думаю, что это уже никогда не произойдет, но это произойдет другим путем, и я собираюсь попытаться прожить хорошую жизнь.

[здесь, очевидно, пропущен фрагмент письма]