Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

кто-либо из тех, кого я когда-либо знал. Ты самая прекрасная и славная женщина из всех, кого я когда-либо знал, именно ты должна говорить, действовать и жить. Я любил тебя и отдал тебе лучшие годы своей жизни – не пытайся уничтожить меня: никто не сможет причинить мне боль в самом себе. Теперь я добрый и сильный, но люди могут причинить мне боль, напав на меня через что-то вне меня, в чем заложена моя любовь, – это дешевый метод маленьких нью-йоркских сплетниц, но это не твой метод, потому что ты великая женщина. Алина, будь моим другом, как я твоим; люби меня, как я люблю тебя; будь здравомыслящей, честной и сильной, каким я пытался быть в одиночестве в изгнании; и будь прекрасной, милой и хорошей, какой только ты можешь быть на всей земле. Алина, я боролся за жизнь в крови и муках, в одиночестве и изгнании – я молодой человек, и если я не буду работать и творить сейчас, я умру. Алина, конечно, ты, с твоей великой мудростью, талантом, красотой и характером, можешь быть такой же мудрой, как и я, – мне нужна твоя помощь, мне нужна твоя дружба, мне нужна твоя любовь и вера, но время безумия, тьмы, страсти прошло, мы никогда не сможем пережить это снова, мы никогда не сможем пережить это снова. Можешь ли ты любить меня так, как я люблю тебя? Я не могу сказать, как я люблю тебя, но я знаю, что мысль о тебе и ее значение – словно пуля в моем сознании. Ненавидящие жизнь люди, опустошенные и пустые глупцы, отрицают возможность такой любви, но не отчаивайся и скажи им, что они лгут – я буду любить тебя, клянусь Богом, пока я жив, и это никогда не изменится. Не поймите меня превратно, не пытайся сломить меня угрозами, заставить начать то, что уже закончилось, – это путь безумия и смерти, я никогда не уступлю, я выдержу одиночество и физическую смерть, прежде чем сделаю это.

Алина, ты понимаешь, что я тебе говорю? Будешь ли ты моим другом и будешь ли любить меня как друга? Если да, то расскажи своим друзьям, расскажи своей семье, расскажи всей земле без страха и уклонений, что ты любишь меня, и что я люблю тебя, но что мы не физические любовники. Пусть у нас больше не будет никаких уловок и ухищрений, я ничего не стыжусь, а уловки и укрывательство сводят меня с ума.

Наконец, я хочу сказать вот что: я никогда не смогу написать о тебе или о моей любви к тебе ни одного слова, которое не было бы полно той любви, которую я к тебе испытываю – чтобы горького мы ни говорили, я помню, что было славно, великолепно и прекрасно, я помню все, что было прекрасного и великого в тебе: вся моя надежда сейчас и в будущем состоит в том, что я смогу создать из боли, голода и любви живой памятник тебе. Я не могу думать ни о других людях, ни о репутации, я живу один, у меня мало денег, я забыл о литературном мире, но если когда-нибудь я напишу то, что у меня в сердце, то, что я знал и чувствовал, славу и великолепие, которые я познал через тебя – тогда люди по всей земле будут тронуты этим, и будут знать, что это правда. Я никогда не сделаю ничего плохого, что хоть как-то касается тебя, никогда не напишу ни одного слова о тебе, прежде чем ты увидишь его, и твое решение по нему будет во всех отношениях окончательным. Я честный человек; я прошел через ад из-за тебя. Теперь будь для меня живой силой и радостью – будьте жизнью, а не смертью – увижу ли я тебя когда-нибудь снова, зависит теперь от тебя, я прошу только о том, что мы вдвоем со всей нашей добротой, силой, мужеством и характером можем сделать. Я стал храбрым и добрым, я жил один в темноте и несчастье целый год, но я работал как проклятый, я горжусь собой за то, что сделал, потому что это требовало мужества, я работал, когда мои пальцы дрожали так, что я едва мог держать карандаш. Теперь мы должны жить, а не умирать – время тьмы и безумия закончилось, я выполнил свою часть работы, теперь ты должна выполнить свою: если ты хочешь когда-нибудь увидеть меня снова, ты должна быть мудрой и хорошей, а ты мудрая и хорошая. Я не прихожу в больницу, потому что боюсь, что это взволнует тебя, я живу далеко в иностранном квартале Бруклина, потому что там тихо и дешево, но если ты будешь спокойна и сильна, и захочешь когда-нибудь увидеть меня, то когда-нибудь мы сможем встретиться спокойно, как любящие друзья в этом мире. Ты, конечно, должна знать, видеть и понимать то, что я здесь написал, – написано в несколько минут, но в это [письмо] вложено мое сердце. Что касается меня, я буду любить тебя все дни моей жизни, и когда я умру, если меня вскроют, то найдут одно имя, написанное в моем мозгу и в моем сердце. Это им будет твое. Я написал чистую правду и подписываюсь своим именем, чтобы все могли видеть.

Том Вулф

Джулии Элизабет Вулф

Гарвардский клуб

Западная 44-я улица, 27

1 апреля 1931 года

Дорогая мама:

Спасибо за письмо, надеюсь, ты получила мою телеграмму. Я пытался подготовить рассказ для «Скрибнерс», а также сильно переживал из-за своей подруги, которая попала в больницу – по-видимому, с обмороком. Но сейчас с ней все в порядке, что не может не радовать. Я послал Мейбл телеграмму в то же время, что и тебе, сказав, что приеду в Вашингтон, но надеюсь, что вы обе приедете сюда. Я пошлю ей еще одну телеграмму и посмотрю, что она захочет сделать: конечно, я не буду скучать по вам так сильно, и если вы не захотите приехать сюда, я сам приеду в Вашингтон, но я думаю, что вы должны увидеть Нью-Йорк; вы никогда не были здесь, это столица банкиров и один из величайших городов мира. Я могу поселить вас с Мейбл в гостинице на Бруклинских высотах с прекрасным видом на гавань и нью-йоркские небоскребы, в пяти минутах езды на метро от центра Нью-Йорка и в пяти минутах ходьбы от моей собственной квартиры. Если Фред приедет с вами, он может остановиться у меня дома –