Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

этом письме; все и так ясно. Я в глубокой беде, настолько глубокой, что, возможно, не выберусь из нее, и мне нужен друг, я ни на кого ничего не сваливаю, никто не может сказать, что я когда-либо пытался заставить других людей жить за меня. Ваше последнее письмо было всего лишь запиской, что ж, напишите мне еще одну записку: вам не нужно обсуждать это письмо, но если вы понимаете мою беду, скажите просто, что понимаете, и что вы постараетесь мне помочь.

Я молю Бога, чтобы на свете нашелся человек, который думал бы обо мне настолько, чтобы пойти к этой женщине и попросить ее сейчас дать мне достойный шанс на мир и надежду, в котором я смогу делать свою работу. Если в ней есть хоть атом той любви и веры, о которой она заявляет, то, ей-богу, она не захочет погубить меня сейчас. Я не верю, что, если бы кто-нибудь поговорил с ней, она стала бы отрицать то, что говорила мне или писала эти письма и телеграммы, конечно, она не настолько подлая, чтобы лгать об этом.

Что бы еще она ни сделала или хотела сделать сейчас, я ничего не могу поделать, я отдал ей все чувства, которые во мне есть, больше не осталось. Но, во всяком случае, если она не хочет быть мне другом и любить меня как друга, она может, хотя бы дать мне шанс сделать свое дело и снова вернуть радость и спокойствие в мое сердце. Я не должен быть так разбит в тридцать лет – ради Бога, поддержите меня сейчас, и я буду в порядке. Эта женщина окружена друзьями, богатством, успехом, роскошью, у нее есть семья. От этих людей я не могу ждать помощи: они не только откажутся помочь, но будут лгать, обманывать, содействовать всему, что принесет мне беду и неудачу. Клянусь вам, что я сказал правду, и, ради Бога, не думайте, что это всего лишь длинная болтовня, я в ужасной беде, и мне нужен друг. Это первое обращение такого рода в моей жизни. Я не знаю, что делать, куда обратиться, но я хочу жить в своей стране и полностью забыть об этом ужасном деле. Когда-нибудь, когда нам обоим, я надеюсь, станет лучше и спокойнее, я верю, что смогу снова увидеть ее и стать ее другом.

Вы сказали, что мои письма звучат «несчастливо». Надеюсь, это объясняет причину. Пишите мне, пожалуйста.

Том Вулф

Мистер Перкинс, если я сказал здесь что-то, чего не должен был говорить, будьте великодушны и снисходительны ко мне. Я хочу поступить порядочно и справедливо, и если я с горечью говорил об этой женщине, пожалуйста, постарайтесь понять, что она очень замечательная женщина, и я ее очень люблю, но она должна пройти через эту подлость страсти и плоти, которые заставляют людей совершать ужасные поступки. Я знаю, что в этом мире есть совершенство, которое не идет на компромиссы, и когда-нибудь я найду его – когда говорится «любовь», это значит любовь, когда говорится «навсегда», это не значит четыре месяца, – оно не будет говорить об отчаянии и смерти, если не имеет их в виду, и концом его будет не разруха и горечь, а жизнь и красота.

А теперь я продолжу свою работу. Но напишите мне поскорее.

Хотели бы вы услышать рассказ иностранца о веселой Англии, какой она является сегодня? Они достигли второй стадии вырождения, я знаю дюжину людей, живущих там и сям, и это интересное разнообразие жизней:

1) русский врач, натурализованный англичанин, абортмахер, пишет врачебные истории. На два часа после обеда сюда толпами приходят дамы – то, что он мне рассказывал об этом, очень интересно, как и он сам.

2) Миссис Лавис – моя кухарка, она приходит, готовит для меня, ухаживает за мной и очень любит меня за 14 шиллингов в неделю. [Она вдохновила Вулфа на персонаж Дейзи Парвис в рассказе «E, A Recollection», The New Yorker, 17 июля 1937 года]. Она добрая душа, и я знаю все о ее сестрах, кузинах, тетях, удивительную историю ее отца, ее собственную раннюю жизнь и всю ее философию, которая очень любопытна и, как мне кажется, такая же, как у бедных людей по всей Англии.

3) Женщина, которая занимается спиритизмом и пишет страшилки в Челси – она дочь покойного профессора Дардена [неизвестно] – собрания в ее доме очень любопытны.

4) Медсестра в «сумасшедшем доме» в Бейзингстоке – ее рассказы о заключенных и условиях содержания.

5) Девушка-алкоголичка – снова веселая Англия.

6) Издатель и его жена, а также богатый старый американец, который живет с ними.

7) Английская жена одного из великих русских советских комиссаров – эта дама, как я понимаю, принесла мне незаслуженную славу [Айви Литвинова, с которой у Томаса Вулфа был короткий роман. Смотрите «Записные книжки», страница 530.]

8) Литераторы с Хэмпстед-Хит и нынешний уровень сексуального поведения в веселой Англии, который, как утверждают хвастуны, ниже, чем когда-либо со времен Реставрации: на мой взгляд, Реставрации в этом не было.

9) Различные русские женщины, разведенные дамы, кухарки, мойщицы бутылок, пикадиллийские тарты и так далее.

Нет, я не был совсем слеп: история этого маленького домика на Эбери-стрит и тех, кто входит и выходит из него изо дня в день, могла бы быть интересной!

Перед самым отъездом из Англии Вулф написал следующее письмо Генри Аллену Мо, секретарю Фонда Джона Саймона Гуггенхайма.

Генри Аллену Мо

Лондон

25 февраля 1931 года

Дорогой мистер Мо:

Это очень запоздалое письмо, но поскольку я надеюсь, что все равно скоро приплыву в Америку, я смогу сам рассказать вам о том, что я делал здесь, за границей. Через день-два я возвращаюсь в Нью-Йорк и, возможно, буду там уже после этого письма. Я провел здесь около десяти месяцев вместо шести, как предполагал изначально, и везу с собой шесть огромных бухгалтерских книг, содержащих около 200 000 слов рукописей и множество заметок. Я не знаю, хорошие это слова или плохие, и многое еще предстоит сделать, но сейчас я так прочно стою на рельсах, что никто не может меня остановить. Я уеду из Нью-Йорке в лес, или в пригород, примерно на шесть месяцев, а потом надеюсь выйти оттуда со «шкуркой» [рукописью]. Временами мне было ужасно одиноко и тоскливо, думаю, больше, чем когда-либо в жизни, но вот уже пять месяцев в своей маленькой квартирке на Эбери-стрит, и еще несколько месяцев в других местах,