Перегрины. Правда за горизонтом - Василий Кленин

разом сокращал расстояние. Наносил новые стремительные удары, подсекал ферроту ноги. Но последний не срывался в ответную атаку. Он ждал. Неожиданно макатиец неудачно ступил на камень. Его ступня вывернулась, и раненую ногу пронзила острая боль. Хролейф скривился. Его выпад замедлился, и Корогу смог на миг прижать копье противника ребром щита к земле. Булава уже была за спиной, и из-за головы феррот нанес простой, однако всесокрушающий удар по руке макатийца. Шипы впились в мясо, и Корогу дернул оружие на себя. Хролейф зарычал, когда на его предплечье вспухли две кровавые борозды. А Корогу уже с размаху пнул ногой прямо в рану на теле.

– У! – взвыл раненый вождь, а Корогу уже занес булаву для нового удара – здесь важно лупить, не останавливаясь! Однако к этому моменту уже все поняли, что «железный» убивает макатийца. И сразу несколько копий кинулись наперерез. Руки рабов подхватили осевшее тело северного дикаря и поволокли вглубь своего строя.

Корогу взвыл едва ли не громче и с большей болью, нежели его соперник.

– Верните! – заревел он, беснуясь. – Дайте мне его убить!!!

– Убейте лучше меня… Корогу-господин, – вдруг тихо произнесла невзрачная фигура. Крыса. Крыса заступила ему дорогу! Немолодой, очень смуглый даже для ара раб. Предатель. Весь увешанный доспехами из толстой кожи, он невольно закрывался от Корогу большим щитом. Но взгляд не опускал.

– Как тебя звать, тварь? – с деланным равнодушием спросил феррот.

– Кияки, – коротко бросил тот. – Кияки, десятник стражи Гемиполя. Кияки, сын Акуаки, вождя рода Большой Желтой Воды. Рода, которого больше нет.

– Кияки раб, Кияки дикарь, Кияки сирота, – сплюнул Корогу. – Я не помню тебя в Рес Гемике, крыса. Зато я помню род Большой Желтой Воды. И помню, как мы вырезали их под корень. Даже женщин – они и для утех не годились – такие безобразные были. Наверное, среди тех уродин была и твоя мать.

Воин-черепаха молчал, скукожившись за пластинами своих доспехов.

– Видимо, надо было насадить на копье и детей. И не выросла бы такая крыса, способная лишь на предательство и подлость по отношению к тем, кто возвысил ее.

Тварь терпеливо молчала. Ну да, как задеть гордость того, у кого этой гордости по определению нет. Жалкая подлая крыса.

– Что ж, сделаю это сегодня! – выкрикнул он, обрушив булаву на щит летапикца. Тот слегка осел под ударом, но выстоял.

«А щит у него крепкий», – отметил военачальник.

Вывести предателя из себя не получалось. Он увешал доспехами не только свое тело, но и сердце. А кружить и выжидать перед вчерашним рабом и изменником не позволяла гордость. Корогу не выдержал, раскрутил со свистом булаву из-за спины, сделал шаг вперед и нанес новый удар. Предугадать направление удара в такой ситуации почти невозможно, потому крыса просто постаралась почти целиком укрыться за щитом. В последний миг Корогу повел руку чуть вышел и мазанул булавой по верху шлема, который только и торчал наружу. Кияки испуганно присел. Но не более.

– Ну, давай, крыса, атакуй! – распаляясь, рычал предводитель Стаи. – Ты, что, боишься меня?!

– Боюсь, Корогу-господин, – спокойно ответил летапикец.

Корогу мысленно взвыл и удвоил натиск. Сил было уже мало, но отдыхать нельзя. Необходимо найти брешь в панцире трусливой черепахи. Булава выписывала замысловатые фигуры в воздухе, надеясь обмануть крысу, но та только глубже уходила в оборону, оставаясь недосягаемой. С ужасом феррот понял, что удары его уже не так быстры, макатиец сейчас уже без проблем насадил бы его на копье. Корогу даже решился на неоправданный риск: внезапно раскрывшись, он с силой пнул врага, надеясь его опрокинуть. Предатель пошатнулся, но выстоял. Снова град ударов булавой, крыса скрипела и трещала всем своим панцирем, но держалась.

А потом…

А потом булава Корогу после очередного удара крепко впилась в кожу и дерева вражеского щита. И Кияки вдруг резко скрутился влево и потянул щит назад. Застрявшая булава выскользнула из потных ослабевших пальцев и улетела куда-то за спину предателя. А тот, не сделав и вздоха, также быстро повернулся в другую сторону, показав врагу спину. Правда, бить в нее было нечем.

Всё прошло так быстро, что Корогу лишь в последний миг заметил правую руку крысы, в которой был зажат длинный нож. Обратным хватом! Не глядя, Кияки выбросил руку в незащищенный правый бок врага, и острое железо пропороло панцирь и вошло в тело.

«Обратным хватом! – мысль ударила Корогу сильнее всплеска боли. – Он весь бой держал нож развернутым. Не имея возможности ударить меня. Весь бой крыса ждала одного удобного момента… И дождалась».

Кияки стремительно отпрыгнул от врага и снова сжался за щитом. Но это была лишняя предосторожность – феррот стоял на месте. Резкая боль притупилась, зато по всему телу плавно растекалась неодолимая слабость. Не было сил поднять руку, ноги подгибались. Он стоял на одной только гордости.

Под кожей доспеха текло что-то теплое и липкое. Это утекала жизнь.

Глава 6. Нежные руки вечности

Имя: Сервий Клавдион. Место: остров Вададли

На этот раз хватило сил на то, чтобы поднять руку. Просто, чтобы увидеть ее. Правда, посмотреть старый Клавдион не успел.

– Что ты хочешь, дедушка?

Теперь, когда старик окончательно превратился в развалину, не мог двигаться, не мог говорить – возле его постели постоянно кто-то сидел. И пытался угодить в любой мелочи. Забавно: в былые годы молодежь Клавдионов считала неприятной обузой уход за стариком. Самые молодые и дерзкие из них раньше ворчали и позволяли себе исподтишка сделать маленькую гадость обессилевшему главе семейства. Теперь же, когда скорая смерть Сервия стала очевидной, уход за стариком превратился в главное дело для всей семьи. Не только подростки, но и почтенные отцы и матери готовы были сидеть долгие хоры у постели патриарха. И днем, и ночью. Обессиленное тело прело и гадило под себя, но его заботливо обмывали, подтирали, сменяли перины и накидки.

Клавдионы – от мала до велика – боялись того, что Бессмертный умрет.

Сервия передернуло. Если бессмертие именно такое, то будь оно проклято! Любая нежизнь лучше такого бессмертия! Внутри он был жив. Тело почти не двигалось, говорить старик не мог, видел и слышал еле-еле. Но его разум продолжал активно работать