Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

Слова, приписываемые Тимуру, обобщают менталитет и отношение недовольства среды усиливающимся османским режимом и его действующими лицами. Приведенный к его шатру Тимур насмешливо спрашивает Баязида I: «Hay Bayazıd Han! Kanı ol güvendüğün oğullarun, ol sancağun beğleri, ya ol sarhoş vezirlerün? Ne gökçek yoldaşlık ettiler sana!»[650].

Как указывалось ранее, настроения и мнения неортодоксальной суфийской среды лучше всего отражаются также в анонимно составленных житиях или велаятах. Таким образом, изменение отношения популярных мистиков к изменяющемуся османскому государству можно было наблюдать в некоторых рассказах Velâyetnâme.

Среди нескольких показательных случаев, демонстрирующих недовольство этих мистиков и, следовательно, туркменского народа, присоединенного к ним, восходящим «османским режимaм», мы рассмотрим рассказ Сейида Али Султана, также известного как Кызылдели, в Velâyetnâme[651] которого поразительно исследует фокус тезиса этого исследования.

При внимательном рассмотрении становится ясно, что восприятие агиографии отношений между государственной властью и народной суфийской средой заметно меняется после заселения дервишей. До тех пор отношения между двумя сторонами, кажется, развиваются на основе взаимной выгоды и отражают глубокое уважение обеих сторон друг к другу.

Агиография отражает мнение дервишей и, в более широком смысле, мнение мирян, которые все еще сохраняли турецкую культуру и традиции, которые носили в основном кочевой характер. Следовательно, он отдает должное Сейиду Али Султану и дервишам. Тем не менее он также с большим уважением относится к османским султанам и полководцам, таким как Орхан Бег, Сулейман-паша и Гази Эвренос. После серии завоеваний Кызылдели и его мистические товарищи воздерживаются от ведения войны и каждый поселяется в разных местах.

С тех пор агиография повествует историю Сейида Рустема, который, оставив Сейид Али Султанa, прибывает в место, которое очень любит. Он пишет Баязиду I с просьбой передать ему это место. Баязид I принимает его просьбу и немедленно отправляет документ, свидетельствующий о том, что эта земля была отдана Сейиду Рустему. Затем Сейид Рустем уединяется в тополевой роще на семь лет, что в то же время знаменует собой глубокие изменения в отношениях Рустема с представителями государства. В конце своего уединения Рустем решает расчистить землю и начинает рубить деревья. Однако условия изменились.

Из рассказа Velâyetnâme ясно видно, что позитивные отношения между дервишской средой и государством, по крайней мере государственными агентами, серьезно ухудшились. Услышав, что дервиш рубит деревья в своем районе, молящийся в округе сердится, сразу же садится на коня и отправляется увещевать Рустема. На вопрос, почему и по какому праву он поселяется в этой местности без разрешения и отказывается подчиняться закону, Рустем отвечает: «Это мое место, которое я завоевал своим мечом», и сердито проклинает просьбу[652]. После уединения Рустема повествование кардинально меняется, что в рамках данного исследования символизирует переход от первого ко второму этапу. Во-первых, больше не было такого понятия, как член правящей династии, а был агент государства, возможно владелец тимара региона.

Одной из главных основ, на которой развивалась центральная администрация Османской империи, была система получения доходов, основанная на институте тимара.

Самые ранние документальные ссылки на систему тимар относятся ко времени Орхана, но система развивалась постепенно и приняла свою классическую форму во времена султана Мурада II, когда были составлены первые краткие регистры и система была полностью разработана во всех своих основных положениях, принципax и особенностях.

Система тимара упразднила частные владения землей – за исключением некоторых исключительных случаев, таких как благочестивые фонды; все вновь завоеванные земли принадлежали государству, но государство раздавало право пользования землей отдельным лицам, требуя взамен определенные налоги.

Держатель тимара был государственным агентом, который не получал стипендии из государственной казны, но собирал налог в размере определенной части тимара. Поскольку все территории Империи были разделены и переданы определенным держателям тимара, подданные были строго ограничены определенными обязанностями[653].

Личные отношения по вопросам перешли на безличную основу, где правила приобрели первостепенное значение. Здесь важно помнить, что Рустем был человеком, чьи мнения и предложения были немедленно приняты султаном, и эта земля также была дарована через личное общение с султаном. Но теперь представитель султана более низкого ранга, имя которого не упоминается в агиографии, не признает его прав, а тем более не уважает его. Он использует термин «торлак» (недоросль) для него с оттенком презрения. Внимательное изучение показывает, что в этой обстановке дервиши не считались столь же благонадежными, как на первом этапе, по крайней мере дервиши и государственныe агенты.

Ссора между дервишами и правителями также проливает свет на глубокие изменения в социальной и политической структуре. Это может быть истолковано как конфликт между желанием кочевого менталитета свободы действий и требованием оседлого государства ограничивать своих подданных четко определенными рамками. Когда дервиш услышал о Рустеме, его немедленным ответом был вопрос: «Как этот глупый торлак мог создать поле на моей земле и выйти из сферы послушания? Как он мог проживать там без разрешения?»[654].

Из этого разговора очевидно, что за прошедшие годы была разработана система, которой должны были соответствовать субъекты. Последний признак различия между двумя сторонами, отраженный во второй части агиографии, относится к религиозной интерпретации. В первой части наблюдается полная гармония религиозных представлений дервишей и членов династии.

Им одновременно снится одно и то же; они не используют письменные исламские правила, а скорее учатся, что делать, во сне. Однажды Орхан увидел Пророка во сне, и oн приказал ему отнести определенную часть добычи в государственную казну. На вопрос Орхана о том, сколько добычи ему следует взять, Пророк ответил: «Сейид Рустем знает, спросите его!» Сейид Рустем, в свою очередь, был проинформирован о том, чтобы снова забрать пятую часть добычи во сне[655].

В тексте есть много других отрывков, отражающих религиозное восприятие этих дервишей, которое было мистическим, терпимым и основывалось на субъективных духовных переживаниях, а не на опыте исламского шариата. Ключевым моментом является то, что агиография изображает первых османских султанов и просит не просто уважать такую интерпретацию ислама, представленную дервишами, но и признавать ее, сочувствoвaть и разделять ее. Во второй части, однако, проситель определенно презирает дервиша и его религиозный образ жизни.

Большинство событий, упомянутых в агиографии, произошли во второй половине XIV века, особенно во время правления Орхана (1326–1362) и Мурада I (1362–1389). Судя по тексту и архивным свидетельствам, Сейид Али Султан, Сейид Рустем и другие дервиши обосновались во время правления Баязида I (1389–1402 гг.) И основали свои суфийские кельи в нескольких районах Фракии[656]. Из современных источников можно увидеть, что централистическая тенденция получила импульс во время правления Баязида I, особенно по инициативе семьи Чандарлы