Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

класса. Официальная идеология османов, действительно, была плодом этой элиты. Наиболее доминирующими компонентами «официальной османской идеологии» можно было бы считать понятие возвышенного вечного государства (devlet-i ebed-müddet)[617] как владения султана (родовое государство)[618] и суннитско-ортодоксальный путь исламa как социально-религиозной системе империи для поддержания порядка и гармонии[619].

Действительно, как указывает Оджак, государство и религия были настолько взаимосвязаны, что граница между ними обычно была размыта[620]. Первое представление в основном было разработано государственными деятелями рабского происхождения, чье существование и процветание были тесно связаны с государством, в то время как одобренный образ социально-религиозной и зависимой судебной жизни распространялся классом улемов[621].

С точки зрения государственного устройства, то, из чего исходил османский режим, было для племенныx туркмeнoв неприемлемым по своей природе. Предполагаемое идеальное общество состояло из отсеков с четко определенными границами; и переход между отделами категорически не поощрялся[622]. Это политическое понимание концептуализировалось как «порядок царства» или «nizām-ı ālem». Защита порядка в королевстве была важнее всех дел[623].

Защита порядка обычно означала удержание каждого субъекта в пределах своего социального пространства. Следовательно, османская государственная власть горячо поддерживала социальную стабильность и категорически препятствовала социальной мобильности[624].

Действительно, большая часть суровой реакции государства на социальные потрясения, включая восстания кызылбашей, была вызвана просто угрозой, исходящей от социально-политического строя османов. Тем не менее суровые меры государства обычно исключались религиозной формулировкой ереси[625]. Наиболее очевидная дискриминация в этом идеальном социально-политическом порядке была между правящим классом (аскери) и управляемыми подданными (ре’айа)[626].

Османский режим всегда заботился о том, чтобы впитать политическое содержание re’āya, стремясь сделать политику исключительной профессией класса аскери. Чтобы достичь этой цели против племенного порядка, османская политика была сосредоточена на разрушении двух фундаментальных основ племенной системы: разрушение наследственной передачи власти и процветания и разделение подданных на мельчайшие части, чтобы они были полностью лишены способности развивать общественно-политическую организацию[627]. С этой точки зрения можно рассматривать османскую тимарную систему как идеальное воплощение османского классического режима, развившегося за счет племенной системы, так как хорошо известные держатели тимаров были просто слугами султана без каких-либо социальных и родовых корней и назначались непосредственно центральным правительством[628]. Это правда, что османы приписывали тимары местной аристократии завоеванного ими региона.

Однако они обычно получали тимар в регионах, далеких от их родины[629]. Более того, после смерти владельца тимара его потомство могло унаследовать лишь небольшую часть благосостояния их отца. По мере развития режима тимара в административной системе росла и функция наследственности. Как давно сформулировал Халил Иналджик, тимарский режим османов основан, прежде всего, на крестьянских семейных единицах çift-hane[630]. Возможно, более важным является то, что они оказались в ситуации, когда они никогда не смогли бы объединиться, чтобы сформировать политическое или военное подразделение.

Скорее политические и военные функции в сельской местности были полностью предназначены для выполнения сипахами, которые были просто назначены слугами султана. Согласно известному изречению, которое часто встречается в сводах законов Османской империи, «Reaya ibn-i reaya», даже двери для крестьянина-подданного, чтобы стать государственным служителем или членом правящего класса (askerī), являются почти полностью закрытыми.

В османском режиме идеальный реайя был подчинен правящему классу (ulū’l-emr), был полностью аполитичным, был полностью подчинен установленному социально-политическому порядку, подумывая об изменении своего статуса[631]. Класс «идеальных подданных», составлявший основной производственный класс империи, находился под осторожной защитой самого султана[632]. Здесь следует упомянуть о частых статьях в кодексах османских законов, приказax защищать права подданных от узурпации военных (askerī)[633].

Само собой разумеется, что такая разрозненная организация никоим образом не могла соответствовать природе племенного образа жизни, который внутренне основывался на их социальной организации на основе родословной, реальной или вымышленной. Следовательно, разделение племенной единицы на мелкие части невозможно по определению. Другими словами, это означает полное уничтожение племенного образа жизни.

Фактически османские законы (кануны) отделяли кочевые племена от обычных подданных султана. В кадастрах они регистрировались по племенам или кемаатам, а не по отдельным лицам или семьям с местами проживания, как это было с обычными реаями. Это было действительно неизбежно: каждое племя было компактным политическим образованием, имевшим свою социальную организацию под руководством вождя племени, который был посредником между соплеменниками и внешним миром.

Таким образом, османская административная система должна была идентифицировать племена по их вождям, но не могла охватить каждого отдельного члена племени, чья абсолютная лояльность была прежде всего его вождю племени[634]. Также очевидно, что османская модель также желала оседлыx кочевникoв. Руди Пол Линднер показал, что османские правила были нацелены либо на оседлость кочевников, либо на «ограничение их миграции в рамках предсказуемого, «оседлого» распорядка»[635].

Очевидно, что османская администрация стремилась ограничить две основные черты кочево-племенного образа жизни, а именно перемещение и независимость, поскольку эти особенности затрудняли управление ими[636]. С другой стороны, это двойное требование режима тимара было в основном невыносимым для кочевых племен, поскольку оно угрожало самому существованию их «образа жизни»[637]. В конце концов, как заключает Линднер, при предписанных условиях «бедный кочевник имел окончательный выбор – либо поселение, либо восстание»[638].

Следует также указать на финансовые аспекты тимарской системы, которая также была несовместима с кочевым образом жизни. Прежде всего, режим тимара опирался на систему регулярного учета. Все подданные хартлендов, земель, на которых был наложен тимарский режим, империи были записаны в соответствии с их налоговыми обязательствами как семейные или полусемейные единицы в муфассальных реестрах тахриров (defter). Затем источниками дохода были распределены землевладельцы, которые также были зарегистрированы как icmāl defters.

Таким образом, система установила социально-экономическую структуру, которая четко определяла пределы свободы реая и строго запрещала выход за пределы заранее описанной сферы. Вспоминая тот факт, что кочевой образ жизни в основном основан на «мобильности»[639], можно легко понять, насколько глубоко противоречие между «идеальной социальной системой» османов и кочевым образом жизни.

Фактически постоянное движение регулирует не только повседневную жизнь кочевников, но и формирует основу всех аспектов жизни. Их экономика, материальная культура, социальные отношения, моральные ценности, менталитет, религиозные интерпретации должны находиться в состоянии постоянного движения. В отличие от кочевого образа жизни основные институты повседневной жизни и общества в целом основаны на неизменных элементах.

Они живут в недвижимом доме; их фермы и поля, которые составляют основные средства хозяйства, являются стационарными; они живут в географически четко разграниченной деревне или городе почти всю свою жизнь; сеть социальных отношений устойчива, поскольку они видят в своем распорядке