Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Поплел ему ахинею. Хохочет:

— Спасибо, поем с вами. Сегодня четверг. В субботу в три часа дня.

Вышли. Пристав:

— А ты думал, что я сдамся и не добьюсь! Нет, брат, я ведь не полицейская крыса, сюда попал временно. Мне обещано место полицмейстера в Петербурге, и я здесь для приобретения стажа. Увидимся, значит, сегодня, а в субботу обедаем вместе.

В гостинице я передал паспорт с небывалой отметкой самого Думбадзе. Прибежал управляющий спросить, на какое время остаюсь. Ему, очевидно, хотелось узнать, как это еврею громовержец разрешил остаться в раю, но я был равнодушен, как будто ничего иного быть не могло.

— Да, кстати, — сказал я. — В субботу у меня обедает генерал. Так очень прошу вас, чтобы по сему поводу не было суеты, не надо подчеркивать, ибо это пустяки. Примем вежливо начальника города, насчет обеда распоряжусь завтра, хочу хвастнуть вашей кухней.

— Итак, друзья мои, спасибо, что устроили меня хорошо в Ялте. Отдохнул, с хорошими людьми встречался, но жаль, что пари вышло небольшое и пришлось из собственного кармана доложить.

— Ну а как же ты обедал с Думбадзе за наш счет? — спросил кто-то из присутствующих.

— Обедали хорошо. В пятницу позвал повара и метрдотеля. Заказал соленое и «наш форшмак». Остальное меню составили. Дал рецепт самого торжественного крюшона и поразил заказом искусственной льдины, куда влить крюшон. Рассказал подробно, как это надо сделать, чтобы льдина не стаяла быстро. Мои слушатели охали в восторге. Повара и лакеи очень любят, когда господа умеют заказать и умеют пожрать. Обед прошел на славу. Генерал держал себя мило, был в восторге от угощения. Я был рад, что выполнил навязанную себе неприятность ехать в Ялту. Отдохнул, рассеялся, теперь заведем свою повседневную жизнь.

Проходили годы, начала стареть «добрая компания» и похварывать. Некоторые обзавелись семьями. Но все же от времени до времени увеселялись. Захворал сильно Золотухин, поправился и в корне изменил образ жизни, но было поздно, организм был надорван, и, протянув еще года два, Золотухин скоропостижно скончался в 1912 году[335]. Хороший он был человек, отзывчивый, честный в делах, любил людей, чем располагал к себе. С годами у меня с ним установились дружеские отношения.

«Люблю подурить, — говорил он. — Начинаю весело, а кончается неприятностями, которые по-своему тоже люблю».

Дело Волкова по обвинению в соучастии в убийстве и ограблении

В течение всей моей долголетней практики мне не пришлось пережить более тяжкие волнения, чем по этому делу. И не потому я так остро переживал, что был молод, «не обстрелян», но случай был тяжелый и мне не приходилось в дальнейшей практике столкнуться с таким потрясающим для адвоката событием.

В конце второго года моей практики я был вполне подготовлен к защитам по делам уголовным. В одном из моих воспоминаний я указал, что заменял в сессиях трех-четырех адвокатов в так называемых «казенных защитах». Я вел записи проведенных уголовных дел в течение двух лет, и таковых было около двухсот. Я писал много жалоб и других бумаг по делам, тщательно изучал дела, следил за практикой Сената, и не только клиенты, но и местная адвокатура считали меня опытным в защитах. Меня интересовала человеческая жизнь во всех ее проявлениях, я жалел людей, впавших в преступление, и отдавал защите свою душу. Я увлекал присяжных заседателей моими добрыми порывами, моим стремлением помочь, облегчить участь подсудимого, и они шли навстречу моим домогательствам. Я всегда говорил правду, не скрывал от судей неприглядных сторон дела, а объяснял их так, как понимал, и они видели во мне не защитника, добивающегося оправдывать содеянное подсудимым во что бы то ни стало, прибегая ко всяким рискованным соображениям и уверткам, а, как называл меня товарищ председателя Мейер, тринадцатого присяжного заседателя.

По данному делу я был приглашен защитником. Трое привлеченных сидели в тюрьме. Сущность дела такова.

Извозчик-лихач Федосей Синеоков, обычно выезжавший на биржу вечером, не возвратился домой 18 декабря 1884 года. Исчез и выезд. В январе рубили на Дону лед для набивки ледников, и тело Синеокова выплыло. Он был убит, по заключению врача, ударом тяжелого орудия по голове сзади, и ранение было смертельное. Дознание, начавшееся вслед за исчезновением Синеокова, установило: покойный был холост, имел сожительницу, но жили они на разных квартирах. Покойный хорошо зарабатывал, имел всегда щегольский выезд, считался человеком зажиточным. Найдены были книжки сберегательной кассы и Государственного банка, по которым Синеоков делал вклады. На убитом оказался жилет, на нательной стороне которого был пришит замшевый большой карман, в котором покойный хранил бумажник с деньгами, по показанию сожительницы. Бумажника не оказалось. Допрошенная сожительница, вдова, бездетная, показала, что зналась с покойным около двух лет. Он настоятельно просил обвенчаться, на что она дала согласие, но при условии, что он оставит «лихачество», дело ей противное:

— Мотается человек по ночам, возит пьяных людей и скверных девок, днем спит, когда люди работают, и часто сам где-то напивается в компании. Мне это было не по душе.

Он решил нанять работника, прикупить еще два-три выезда, «дневных», поселиться в ее доме, выстроить конюшню и зажить по-хорошему. Все это решили сделать летом и тогда же обвенчаться. Больше ничего не знает.

Судебный следователь направил розыск и опрос людей, с которыми покойный встречался. Были указаны два человека — лошадники-барышники, с которыми Синеоков куда-то ездил за два дня до исчезновения и выпивал с ними в трактире. Опускаю неинтересные подробности допросов, из коих выяснилось, что Синеоков ездил с ними смотреть пять извозчичьих упряжек, которые продавались за 2500 рублей, и что он решил купить их. Больше они его не видели. В показаниях допрашиваемых следователь нашел противоречия и недомолвки, почему произвел обыск в квартире заподозренных. У них нашли деньги: у одного 475 рублей, у другого 300 рублей. На полушубке одного оказалось большое пятно, тщательно, видимо, замытое. Заподозренный показал, что при осмотре лошадей на базаре он испачкался кровью от «секшейся» кожи лошади. Мелкие косвенные улики в связи со сбивчивыми указаниями о происхождении найденных денег дали основание привлечь двоих по обвинению в убийстве с целью ограбления, и они были заключены в тюрьму.

Месяца через два после убийства Синеокова бывший его работник был на конном базаре в Ростове, где опознал санки убитого, на которых ехал пожилой незнакомый человек. На санях не было полсти[336] и подушки для сиденья. Санки приметные, хотя бывшего сзади нумера нет. Рабочий подошел к сидевшему в санях и спросил, откуда у