Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

создать изолированные резервации, в каждой из которых жило бы не больше сотни человек. Во главе родовых очагов должны были стоять патриархи – последние из тех, кто еще владеет нивхским языком. Таких всего осталось около двадцати. Предполагалось, что за три-четыре года они ликвидируют разрыв в преемственности поколений. Затем их место займут люди из группы «добытчиков» и «хозяек домашних очагов» – от сорока пяти лет и старше. Им уготовано стать наставниками для дюжины молодых семей, которые продолжат нивхский род.

По словам самого Санги, в то время он был силен почти как бог – его разработки ложились в основу указов Ельцина, писателя приглашали на международные конференции. Дело оставалось за малым – убедить самих нивхов бросить комфортные дома и переселиться в традиционные землянки. Чтобы ободрить соотечественников личным примером, в 1996 году Владимир Санги, советский писатель и вождь племени Кетнивгун, вернулся из Москвы на Сахалин и основал стойбище Улво. Двенадцать лет спустя он повелел соплеменникам возрождать языческие праздники и сооружать идолов. Тогда же, весной 2008-го, Санги объявил о начале первого года нового летоисчисления нивхов.

– Эй, Вован, хватит над книжками сидеть! – прерывает меня веселый нивх. – Я тут кое-что принес, тебе понравится!

На кухонном столе – здоровенные дымящиеся куски шашлыка из свежепойманной калуги.

Уписывая за обе щеки, замечаю внимательный взгляд собаки рыбака.

– Бедняжка, – говорю я. – Ей такого роскошества не видать.

– За нее не волнуйся, – рассмеялся нивх. – Она на калужатину уже и смотреть не может. Я ей теперь икру в кашу добавляю, чтобы щенки крепче были. У кормящих сук своя диета.

Сердцееды

Взлетела ворона над долиной и поспешила в свой край. Прилетела она и крикнула, чтобы все слышали:

– Кар-р-р, я ела юколу! Я ела юколу!

Услышали жители того края неслыханную весть, окружили ворону и потребовали показать юколу. Победно оглядела ворона присутствующих, нагнула голову, поднатужилась и изрыгнула какую-то массу. Потом на кончике клюва дала отведать каждому сородичу. Заахали сородичи, стали благодарить ворону, расхваливать ее на все лады и подняли такой шум, что он дошел и до Ых-мифа. Жители Ых-мифа поймали ветер с вороньего края, уловили запах того, что изрыгнула ворона, и сказали:

– Нет, это не юкола.

– В. Санги. «Легенды Ых-мифа»

Когда-то праздник Курей праздновался народом Уильта после подсчета оленей. Теперь – после подсчета финансирования от спонсоров. Самих оленей осталось всего полторы сотни – колхозы давно развалились, а остатки копытных добили, развлекаясь, начальники с вертолетов и нефтяники прямо с вышек.

Крохотная старушка в национальной одежде и огромных солнечных очках режет оленьи сердца. Рядом бродят живые олени, шарахаясь от излишне дружелюбных детей. Олененок с прямыми рожками-палочками обиженным ревом зовет маму. Вокруг много людей, и та стесняется подойти.

Ораторы в клубах дыма от ритуального костра. Улыбающиеся дети. Танец с пластиковыми елочными ветвями в руках. И, резким контрастом, невероятное соло на варгане. Гипнотизирующее, мощное. Из губ вместе со звоном металлической пластины вылетают то отдельные слова, то отрывистые фразы на нивхском языке, и сразу понимаешь, что нечем заменить этот прекрасный, странный, исчезающий говор.

– Я нивхским пока владею плохо. Что не могу сказать, выражаю музыкой. Для того варган и нужен. Еще на медвежьей дудке могу играть, единственная на Сахалине. Это такое растение, похожее на борщевик. «Подмосковные вечера» на ней исполняю. Я из богатого рода происхожу, из шаманского. Когда нивхов раскулачивали, их на Урал отправили. Семь машин ушло, а вернулась через десять лет только одна. Отец мой был шаман, в войну разведчиком служил, дошел до Будапешта. Я тоже многое вижу. Взгляну на человека – и знаю, что в последний раз. Ненатуральный он уже, отличается. Случалось ли ошибаться? Ну конечно, я же только учусь! – Анастасия заливисто смеется, на руке подрагивает браслет с христианскими иконками. – Я вообще многое умею. Даже посуду делать, хотя это мужское ремесло. Каждый может найти себе занятие. Помню, у нас слепая бабушка была, так она наловчилась зубами на чашках орнаменты делать. Только два клыка осталось, зато как она ими ловко орудовала! Я из рода лиственницы происхожу, как и писатель наш, Санги. Он-то знает, как народ возродить, мудрый человек! Многие говорят: он себя любит. А я говорю: любвеобильный мужчина, он очень многих женщин любит! У него на Руси, да в мире штук двадцать детей. Внуки и правнуки.

К столу выносят огромный котел с вареной олениной. Быстрее всего со скатерти исчезают юкола и оленьи язычки. Красную икру не едят даже журналисты. Удивительное дело – в магазинах она гораздо дороже, чем в Москве, однако есть почти на каждом сахалинском столе, и особо не ценится. После короткого пиршества начинается своеобразная северная олимпиада. Борьба – такая же, как у монголов. Выигрывают в основном рослые, большеглазые нивхи и уильты – живой результат дружбы народов. Стрельба из лука, перетягивание каната. Девчонки с собаками бегают наперегонки, добровольцы из публики соревнуются в прыжках через нарты. Нужного количества нарт теперь не найдешь во всем Сахалине, и вместо них используют деревянные ящики, но прыгнуть больше пятидесяти раз все равно весьма непросто. Помощники раскачивают длинные плоские качели, в то время как стоящий на них спортсмен пытается попасть копьем в мешок, символизирующий нерпу.

Игры завершают оленьи скачки. Всадники взгромождаются на самую холку оленя. Стоит откинуться назад – у бедняги подгибаются задние ножки, и ездок скатывается на траву. Но и так зверям невыносимо тяжело. Испуганные глаза, длинные языки, безвольно свешивающиеся из угла рта. Здесь уже рост всадников-акселератов превращается в страшную помеху. Надо пробежать лишь сотню метров, но олешки сбиваются с пути и падают, а на очереди все новые всадники с палками в руках. В воздухе плывет запах перегара.

Седой фотограф, распластавшись на пузе, целится и щелкает очередями, словно из пулемета. Он знает про местные племена почти все.

– Вначале было Великое переселение народов. Это когда коммунисты наших друзей выдернули из стойбищ и запихнули в многоэтажки. Видел я, что они там поначалу устраивали. Квартира на третьем этаже – а он ее в землянку превращает. Жили они веками в своих норах – и отлично жили! Водки пили мало, зато каждое племя в год забивало по сотне нерп. А нерпа – это тебе сорок кило сытной пищи, завернутых в отличную шкуру! Так нет, свезли их в деревни, вот и началось вырождение. Детишек в интернаты насильно отдавали. А женщины-то, понятно, бл… дищи, падкие до иностранцев. Как, впрочем, и наши. Посмотри на