Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

этих гиляков и орочей! Белокурые, голубоглазые. Как из Рязани. Зато теперь язык принялись возрождать. Спрашивал я местных, как главный олень в стаде по-нивхски называется, – не знают, зато как водка – знают все. Им от государства рыбные квоты дают. По ним поработать пару лет – и можно на «лексусе» ездить, а такой попугай только выйдет из управы, тут же свои квоты русским продает, а деньги пропивает. Потом осенью приходит – давайте, мол, пособие, а не то открою газ. Сам взорвусь, и вас всех заодно порешу… Сейчас пришли иностранные нефтяники, аборигенам деньги дают, в итоге всех только поссорили. Выиграет одно племя грант на меховые тапочки, тут же прибегает другое. Говорят, если им дали, мы тоже хотим! Давайте нам грант на трусы из рыбьей кожи! Видел их национальный танец с палочками и елочками? По всему миру с ним ездят. В Японию, Америку… Его им придумал хормейстер Горошко. Толковый мужик. Вот и все возрождение. Хочешь легенды нивхские услышать? Можешь не искать. Их только я знаю да Володька Санги. Двое нас старых брехунов осталось. Еще Илларионыч, который один умеет нарты делать на всем Сахалине. Видел его?

– Нет, только друга застал, – вспомнил я лукового человека.

– Это не друг, – коротко ответил фотограф. – Это раб. Илларионыч его у себя держит, а тот деваться никуда не может. Ни денег, ни жилья, ни документов…

Праздник закончился, мы ехали прочь на новеньком черном внедорожнике, который, казалось, вышел из нефти, как Афродита из пены морской. Рядом сидели двое корреспондентов помоложе и внимали фотоаксакалу. Тот не замолкал ни на минуту.

– Помню, изобрел как-то Володька нивхский алфавит. Решили, что он придет в школу в национальном халате, объяснит его детям, а я снимать буду. Народу собралось – море! Все ждут. Двадцать минут, тридцать… Что делать? Выбегаю на улицу, ловлю первого же попугая на «Буране», стряхиваю его и мчусь домой к Санги. Захожу, а тот эдак галантно по квартире дефилирует, щеголяя семейными трусами в цветочек – они тогда большой редкостью были. Я на него ору, а он разводит руками – забыл, дескать. Запихал его по-быстрому в национальную одежу, и помчались мы – впереди я, красный от праведного гнева, сзади – Вован в развевающемся халате. Приехали, снял я его, как положено, и эта фотография потом все страны мира обошла!

Дорогу внезапно перегораживают два джипа, из которых выпрыгивают крепкие ребята. Один из них, в черных очках, майке и тренировочных штанах с пузырями на коленях, подходит к нам и дает знак выйти из машины: надо поговорить. Мы подчиняемся. Незнакомец оказывается лейтенантом полиции при исполнении. Он ищет в этих краях угнанный автомобиль и после кратких расспросов отпускает нас с миром.

Вождь и учитель

Среди многих божеств, которым поклонялись нивхи, был особый дух красноречия, обитавший на языке сказочника.

Поэтому ни в коем случае нельзя было прерывать поэта, иначе дух рассердится, а от его гнева можно даже умереть.

– Знаю я вас, журналистов. Сплошные занимательные байки о водорослях, о морских ежах, ради отвлечения россиян от политических проблем. А все туда же – решили с серьезным человеком побеседовать!

Владимир Санги говорит медленно и веско – сказывается многолетняя привычка к конференциям. Он долго повествует о том, что его доклад был центральным на международном саммите в Рио-де-Жанейро в 1992 году, после чего Жан Кретьен пригласил его в Канаду, решать проблему инуитов. Как индейские вожди с почетом встречали в американских резервациях вождя нивхского народа. О том, что европейские формы самоуправления для малых народов непригодны и даже вредны, так как допускают манипуляции со стороны, и начинать нужно с малого, с рода, затем заново создавать племена, межплеменные отношения, и лишь потом подниматься на федеральный уровень.

– Принес я эту концепцию в правительство, люди почитали незрячие – и положили в долгий ящик. А ведь народность можно реанимировать всего лишь за двадцать два года. Японцы и вовсе хотят за десять лет управиться. Но в России только два человека хотят возрождения коренных народов – Путин и Санги. Вернее, Санги и Путин. Остальные лишь воруют. Чем больше Санги старается, тем больше радуются чиновники.

Его голос делается жестким, в словах чувствуется горечь – разочарование человека, «за которым стоит народ, но нет ни сподвижников, ни учеников», одного из последних носителей культуры замечательного племени, которое вот-вот окончательно перейдет незримую грань полной ассимиляции. Он оживляется лишь, когда вспоминает об Айтматове, как тот по-детски радовался, получив в подарок сюжет «Пегого пса»:

– Обнял меня. Серьезным человеком был, а обнял. И для героев имена потом из другой моей повести взял.

Видавший виды автобус остановился на обочине. Нивхи давали мне последние наставления, как добраться до стойбища Улво:

– Пойдешь по тропинке, мимо вышки, прямо в лес, пока не увидишь скелеты. Будешь проходить мимо них – никуда не сворачивай!

– Какие такие скелеты?

– Машин всяких, тракторов, вагончиков. Как дорога в заросли упрется, направо поверни. Там медведей остерегайся. Дойдешь до моря – иди налево. Только палку не забудь.

– А палка-то зачем?

– Пригодится.

Автобус уехал, и я потопал в лес. Вспомнилось некстати описание пути в нивхское царство мертвых. Туда ведут две дороги – плохая и хорошая. На плохой многие души гибнут, так и не добравшись до цели, а ведь получить пропуск на хорошую тропинку легко – достаточно проколоть себе ухо. Видимо, потусторонний мир населяют в основном выносливые туристы и женщины с сережками.

До стойбища оставалось совсем немного, когда я понял, зачем нужна палка – послышался оглушительный лай, и на меня из леса помчалась огромная свора собак всех мастей и размеров. По-видимому, это и была восстановленная Владимиром Санги знаменитая нивхская порода. Я встал на краю берега спиной к заливу и выставил палку вперед. Псы выстроились полукругом, отрезав пути к отступлению. Вдруг послышался крик:

– Назад!

Собаки замерли, недобро поглядывая на меня. К месту несостоявшейся битвы подъехал на велосипеде мальчик. Он проводил меня к стойбищу, и только тогда представился:

– Руслан.

Это был младший сын Санги, которого писатель в честь своего деда переименовал в Ходина, чтобы славный предок освятил очаг дома.

Стойбище оказалось скопищем почерневших от времени русских изб, разбросанных на холме над заливом. Сам писатель уехал в поселок Ноглики, где у него есть квартира.

– Здесь когда-то землянка была, – рассказывал Руслан-Ходин, кивнув на неглубокую яму у дороги.

– Тут, говорят, сильный шаман жил, – другая ямка, чуть подальше.

– А это – тоже остатки землянки? – спросил я, глядя на