Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Глава 11

Америка против Америки: такая разная Гражданская война

Все войны ведутся дважды: на поле боя и в памяти.

Вьет Тхань Нгуен, 2017[554]

Первая причина для того, чтобы писать о прошлом, – заработок. Вторая – карьера. Третья – оставить свидетельство о случившемся, например, чтобы поправить прежних рассказчиков. Некоторые моменты для осмысления национальной или всемирной истории – две мировые войны, Французская революция, жизнь и любовные похождения Генриха VIII – настолько важны, что к ним навязчиво возвращаются снова и снова. (Жизнь отдельных людей вызывает особый интерес. Например, о Гитлере написано уже примерно 128 тысяч книг[555]. Это исключительно много, но в каталогах Национальной библиотеки в Париже значится минимум вдвое больше изданий о Наполеоне.)

Одна из тем, породивших гору книг, – Гражданская война (1861–1865) в Америке. О ее целях и причинах до сих пор горячо спорят. Роберт Пенн Уоррен (поэт и писатель с Юга, в молодости отстаивавший сегрегацию, но позднее раскаявшийся и последние сорок лет жизни проведший на Севере) писал, что эта война “в воображении американцев предстает единственным великим событием нашей истории. Ее можно назвать, не слишком погрешив против истины, самой американской историей. До Гражданской войны у нас не было истории в самом глубоком и полном смысле этого слова”[556]. Это мнение белого человека, однако Гражданская война, безусловно, самый кровопролитный конфликт в истории страны: безвозвратные потери составили 623 026 человек, еще 471 427 человек было ранено, итого – 1 094 453 человека[557][558]. Произошло более 10 тысяч столкновений на территории не менее двадцати штатов (городок Вестчестер в округе Честерфилд, штат Виргиния, переходил из рук в руки семьдесят два раза). Во многих отношениях Гражданская война имела для американских историков то же значение, что и Первая мировая для их английских коллег.

В 2011 году, желая отметить стопятидесятую годовщину начала войны, журнал Time в номере за 18 апреля напечатал особую статью. Ее почтенный автор Дэвид фон Дреле процитировал Первую инаугурационную речь Линкольна (1861), в которой избранный президент заявил (это была последняя, отчаянная попытка сохранить с южанами мир): “Одна часть нашей страны считает, что рабство – правое дело и его следует распространять, в то время как другая считает, что это зло и его не следует распространять. Это единственный спор по существу”[559]. На выборах 1860 года Линкольн с большим перевесом победил (за него отдали голоса большинство выборщиков – 212 против 21), хотя в десяти южных штатах его имени в бюллетене не было. Линкольн сразу объявил, что не имеет ни намерения, ни полномочий препятствовать рабовладению, а хочет лишь запретить его распространение. Южан это не убедило. (Южные штаты, еще будучи колониями, отказывались ратифицировать Декларацию независимости до тех пор, пока Томас Джефферсон не изъял из проекта статью против работорговли.) Четыре пограничных штата – Миссури, Кентукки, Мэриленд, Делавэр – остались в составе союза, а семь остальных, рассматривавшие рабов как главный экономический актив, еще до вступления Линкольна в должность (март 1861 года) образовали Конфедеративные Штаты Америки.

Первой отделилась Южная Каролина с наибольшим среди штатов количеством рабов. Это произошло 20 декабря 1860 года. Местный политик Джеймс Л. Петигрю произнес по этому поводу знаменитое: “Южная Каролина слишком мала для того, чтобы быть государством, и слишком велика для сумасшедшего дома”. В следующие два месяца за ней последовали Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас. После начала войны из состава США вышли также Виргиния, Северная Каролина, Арканзас и Теннесси. (Кентукки официально выступил на стороне федерального правительства лишь после окончания войны, а изначально рабовладельческий Миссури сохранил нейтралитет, хотя оба штата отправляли тысячи солдат и США, и КША.) На землях сепаратистов – занимавших около 900 тысяч квадратных миль [2 331 000 км 2] – жило 12 миллионов человек, 4 миллиона рабов и 4 миллиона белых женщин, лишенных избирательного права.

“Гражданской войной” этот конфликт назвал Роберт Э. Ли, крупнейший полководец конфедератов. Северяне предпочитали называть ее Войной против мятежников, а южане – Войной против агрессии Севера. Как часто бывает с крупными вооруженными столкновениями, согласия у сторон нередко не бывает даже в том, как их называть. Так, битву при Ватерлоо во Франции называют битвой при Бель-Альянсе, а крупное событие [Франко-прусской войны], в немецкой историографии именуемое сражением у Гравелота (1870), французы называют сражением у Сен-Прива.

Обычно считается, что боевые действия начались 12 апреля 1861 года, когда конфедераты обстреляли форт Самтер в бухте Чарльстона (единственной жертвой стала лошадь конфедератов), и закончились 9 апреля 1865 года – вместе с капитуляцией пятидесятивосьмилетнего Ли сорокатрехлетнему Улиссу С. Гранту в Аппоматоксе, штат Виргиния. Война обошлась стране в 2 % населения (тогда составлявшего около 31 миллиона человек).

Вначале обе стороны рассчитывали, что конфликт продлится не дольше девяноста дней. Конгрессмен из Алабамы заявил, что он сумеет вытереть всю пролившуюся кровь одним носовым платком. 21 июля 1861 года при Булл-Ране (первое сражение той войны на суше) 22 тысячи конфедератов сошлись с 30 тысячами солдат федеральной армии. За боем наблюдали толпы зевак, явившихся из Вашингтона с корзинками для пикника и шампанским. Предприимчивые разносчики торговали “пирогами и прочей снедью”, в стволы втыкали цветы, седла украшались разноцветными лентами, по рукам ходили бутылки с виски. Но война оказалась чем угодно, кроме увлекательного зрелища. Лишь при Силоме (6–7 апреля 1862 года) в “беспорядочной, жестокой рукопашной схватке” (по выражению историка)[560] погибло 23 тысячи человек – больше, чем в Войне за независимость и войне с Мексикой [1846–1848 годов] вместе. Со времени Наполеоновских войн – последнего крупного конфликта – развитие тактики заметно отстало от совершенствования вооружения. Этот конфликт, по словам историка Брюса Кэттона, был “тотальной войной… очень отличающейся от тех боевых действий, на которые, как правило, рассчитывали профессиональные военные XIX столетия”[561], и солдаты с оружием XIX века сражались, как в XVIII. Результатом явилась резня: солдаты обеих армий раз за разом шли во весь рост, нередко в гору, на сосредоточенный огонь окопавшегося противника. Часто кашель заглушал барабанный бой. На расстоянии же нескольких миль, иногда из‐за акустической тени, сражения казались беззвучными.

На каждого умершего от ран приходилось двое погибших от болезней. Главным врагом была дизентерия, унесшая до 95 тысяч жизней. Грант рассказывал: на поле боя при Силоме тела лежали так плотно, что можно было пройти 300