Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

всегда были предметом постоянных пересудов и сплетен. Все же можно утверждать, что в зрелые годы Михаил Дмитриевич не был ни кутилой, ни картежником, много времени отдавал службе. Развлекаясь, он, по-видимому, иногда бросался в омут грубых удовольствий, но не чуждался женской дружбы и тосковал по ней. В Минске у него завязался роман с учительницей Екатериной Александровной Головкиной. Происходила она из бедной семьи, жила своим трудом и даже помогала родным.

Это увлечение отвечало давним, затаенным намерениям Скобелева, который, устав от холостой жизни, желал найти себе подругу в трудовой семье. Еще на Балканах он говорил Верещагину о своем желании жениться, например, на учительнице. В Минске эта мечта была близка к осуществлению.

Головкина перед нами вырисовывается довольно отчетливо по их переписке[301]. В сентябре 1881 года она писал Скобелеву, как «самому дорогому другу», которому она «вверила свою будущность» и за которую «не боится», сообщала о своих переживаниях, о родителях: «Они не поймут, что я стремлюсь всеми силами души моей к более деятельной жизни, что мне душно и тесно в той сфере, которая окружала меня, мне хочется более широкого поприща для труда, скажу больше, мне хочется страшной борьбы, жестокой и смертельной за свое существование, тогда я скажу, что я отвоевала себе право жить, жить для вас. Да, Михаил Дмитриевич, в вас я встретила сильную, мощную натуру, она меня к вам приковывает, я сознаю, что, идя рука об руку с вами, я могу быть полезным человеком, а не слабым существом. Дайте мне право над вами, полное, бесконечное, я дам вам счастье, но счастье, которого вы не имели до сих пор, одно не забывайте, если все преклоняются перед вами, – я ни за что! Мое место подле вас, а часто и выше вас, моя цель оправдать ваши надежды, раз я достигну этого, я буду счастлива. Я без оглядки, смело отдаюсь той фатальной симпатии, которую почувствовала к вам, я хочу и сделаю для вас все то, что вы вправе желать от меня – и до людей мне дела нет. Одно не забывайте, – я презираю толки, дрязги, мелочи, но заставить других поступить так же, не в моей воле. Побороть скептицизм моих родителей отказываюсь, слишком тяжелую и безотрадную жизненную школу пришлось им пройти. Итак, какой же окончательный вывод из всего сказанного мною? Среди близких родных я все же одна с тяжелыми думами, а друг далеко. Меня тревожит мысль о тех трудностях, которые вы встретите на первом шагу: лучше всего, если бы я смогла быть подле вас, мы были бы спокойнее».

В конце письма просьба (с извинениями и смущением, исключающие предположения о корысти) немного материально помочь в связи с тяжелым положением. Это письмо, полученное Скобелевым в Петербурге, он немедленно отослал И. И. Маслову, прося его исполнить просьбу относительно денег (предлагая послать 1000 рублей в Смоленск по возможности не называя фамилии, ибо городишко маленький, не исключены, как везде, сплетни). Он просил Маслова: «Обдумайте хорошенько и передайте ваше впечатление. И тут же добавлял: «Мое – хорошее, ибо написано ее письмо дельно».

Таким образом, в октябре 1881 года отношения Скобелева и Екатерины Александровны близки к бракосочетанию. Однако письмо от Головкиной, помеченное 28 апреля (10 мая) 1882 года, сухое, говорящее о «крушении наших надежд». Что произошло между ними, не известно, но разрыв чувствуется довольно ощутимо. За это время в жизни Скобелева произошло столько событий – петербургская и парижская речи, поездка за границу и многое другое, что не будет удивительным, если за ними побледнели и потеряли свою силу непрочные надежды на брак.

Головкина в своем письме упрекала Михаила Дмитриевича в недостатке доброй воли с его стороны, за короткое время их знакомства он мало сделал, чтобы ее узнать.

Итак, разрыв произошел, которого, по мнению Головкиной, добивались те, кто желал этого.

По следующему письму Головкиной и по некоторым упрекам из письма Скобелева можно почти безошибочно понять причины разрыва, не зная повода к нему. «Во второй раз делать несчастную страшно», – писал Скобелев, разорвав связи с Екатериной Александровной. Она упрекает Скобелева, что он мало думал о ней. «К лучшему ли, пишите, Михаил Дмитриевич, толкнув человека в пропасть, вы спрашиваете, к лучшему ли? Стоит ли быть вашей женой, на это я вам раньше дала ответ, от слов своих не отрекаюсь, Я видела в вас прежде всего человека с хорошими задатками, но исковерканного жизнью и средой; предостережения, толки о вашей нравственной несостоятельности я презирала, я верила вам. Я верила, что честь моя вам равно свята, как и ваша собственная, что за нее вы твердо постоите. И что же? Вы спасовали перед житейскими дрязгами, вы струсили перед продажным мнением, вы допустили очернить, оклеветать меня. Одного сознания вашей вины мало, слишком мало. Как поступить в данном случае, вы не можете не знать. Соображения о войне оставьте, они возникли слишком недавно и не могут служить оправдательным стимулом ваших действий. К тому же о войне говорилось и ранее, и тогда она не являлась препятствием…» В заключение она просила Скобелева «не говорить более о своем увлечении»… и все-таки ждала ответа. «Прощайте, а может быть, до свидания, хотелось бы по-прежнему пожать вашу руку, но пока не надо. Еще не известно, враги ли мы или нет».

Головкина любящая женщина, у которой еще теплится искорка надежды на счастье. В своем ответе Михаил Дмитриевич колеблется произнести окончательное слово. 13 (25) июня, незадолго до своего последнего отъезда из Минска он пишет карандашом и очень тщательно черновик ответа Головкиной: «Я и теперь ни по внутреннему складу моих чувств и окончательных намерений, ни по силе сложившихся обстоятельств не могу еще признать себя способным говорить, как желаю и как следует – в форме окончательной». Но по всему видно, что это только мягкое вступление к правде, ибо «выяснилось» следующее: 1. Мы слишком мало знаем друг друга, чтобы, в особенности я, мог со спокойной совестью взять на себя ответственность за ваше будущее счастье. Мне в этом отношении ошибаться еще раз не приходится, а вам, полагаю, после сказанного обязательно перед собою еще раз подвергнуть всю обстановку тщательному личному анализу. 2. Беспредельно честные начала, лежащие в основании нашего столь кратковременного знакомства, заставляют меня сознаться, что я и теперь, не более прежнего, имел случай на деле вновь убедиться в своей неспособности к семейной жизни. (3-й пункт, говорящий об опасности «незаслуженно оскорбить мою бывшую жену и ее семейство», зачеркнут). 4. Легальная сторона дела так