Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

2

После обеда вечером 25 июня (7 июля) М. Д. Скобелев отправился в гостиницу «Англия», которая находилась на углу Столешникова переулка и Петровки. Здесь жили девицы легкого поведения, в том числе и Шарлотта Альтенроз[306] (по другим сведениям ее звали Элеонора, Ванда, Роза). Эта кокотка неопределенной национальности, приехавшая вроде бы из Австро-Венгрии и говорившая по-немецки (на основании чего многие считали ее немкой, – А.Ш.), занимала в нижнем этаже роскошный номер и была известна всей кутящей Москве. В ее обществе и провел Скобелев последние часы жизни.

Поздно ночью кокотка прибежала к дворнику и сказала, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. Покойник был сразу узнан, и прибывшая полиция быстро ликвидировала начавшуюся панику среди жильцов дома, переправив тело Скобелева в гостиницу «Дюссо», в которой он остановился.

Интересно свидетельство В. И. Немировича-Данченко: «Я спал у себя на Большой Московской в гостинице. Всегда, приезжая в Москву, останавливался там. Думаю, был час седьмой утра. Кто-то говорит мне, дотрагивается до меня. Открываю глаза. Тусклый свет. У моей кровати – солдат. Не разберу кто. Шторы опущены.

– Василий Иванович, вставайте…

– Зачем… Что случилось?

Всматриваюсь, узнал скобелевского денщика, оставшегося у него после войны.

– В чем дело?

– Генерал умер.

– Какой генерал? Что за чепуха!

Солдат зарыдал.

– Михаил Дмитриевич умер?

– Так точно!

– Да ведь он в Минске.

– Третьего дня приехали в Москву. Не приказывали никому сказывать. Вчера пообедали у себя, а потом с штабс-ротмистром Марченко куда-то ушли. А сейчас их тело привезли, сказывают, из гостиницы «Англия». Совсем точно дерево. Одеть трудно.

Тучка окутала все, неожиданным громом расшибло. Сижу на постели. Ничего не могу сообразить. Что-то ужасное, непоправимое. Рухнула громада, на которую потрачено столько работы, вдохновения, мыслей…

– Как он попал в «Англию»?

– Известно, люди молодые, повеселиться хотели. У себя в Минске невозможно. Сейчас во все колокола звонить начнут, а душу отвести надо…

Кое-как набросил на себя что попало. Тороплюсь. Отель «Дюссо» был недалеко. От Большой Московской оставалось перебежать Театральную площадь. Там уже толпятся люди.

Большой номер с его золотистыми штофными обоями весь залит солнцем. На кровати – Михаил Дмитриевич. Сквозь полуопущенные веки сине-стальные глаза – неподвижны. Муха ползет по реснице. Кто-то отгоняет ее. Хватаю его руки, плечи… Солдат прав, как дерево, так бывает от столбняка…

В голове точно огнем нижут мозги беспорядочные мысли. Все видишь, все замечаешь и ни в чем себе отдать отчета не можешь… Показался штабс-капитан М. и исчез куда-то. Больше я его ни в эти, ни в следующие дни не видел. Он провел со Скобелевым все это зловещее «вчера» и роковую ночь на сегодня. Он должен рассказать, в чем дело. Как это случилось. Но он растерянно молчит, отводит глаза от пристальных взглядов, из-под черной щетины густых волос каплет пот, а руки трет, точно им холодно. И всех от него отбрасывает в сторону. Издали всматриваются, а близко не подходит никто»[307].

Вскрытие производил патологоанатом Московского университета профессор Нейдинг. В протоколе было сказано: «Скончался от паралича сердца и легких, воспалением которых он страдал еще так недавно».

Никогда раньше на сердце Скобелев не жаловался, хотя его врач во время Туркестанского похода О. Ф. Гейфельдер и находил у генерала признаки сердечной недостаточности. «Сравнительно с ростом и летами, – говорил он, – пульс у Скобелева был слабоват и мелкий, и соответственно тому деятельность сердца слаба, и звуки сердца хотя и частые, но глухие. Этот результат аускультации и пальпации, состояние всех вен и артерий, насколько они доступны наружному осмотру, вместе с патологическим состоянием вен, дали мне основание заключить: о слабо развитой сосудистой системе вообще и в особенности о слабой мускулатуре сердца»[308].

Однако при этом Гейфельдер отмечал необыкновенную выносливость и энергию Скобелева, который мог сутками находиться на коне, совершать длительные переходы, сохраняя бодрость и работоспособность. Это позволяет предполагать, что сердечная система Скобелева не могла стать причиной преждевременной смерти.

Мало верили в официальную версию и большинство современников Скобелева. Характерно замечание В. И. Немировича-Данченко: «Не тогда ли у него стала развиваться болезнь сердца, сведшая его в раннюю могилу, если только эта болезнь у него была?»[309]

Некий П. И. Щукин свидетельствовал, что М. Д. Скобелев был «найден в номере гостиницы «Англия» на Петровке – голым, связанным и мертвым». Впрочем, сам Щукин этого не наблюдал. В то время как из Москвы было получено известие о смерти Скобелева, он сидел у тогдашнего министра внутренних дел графа Д. А. Толстого. Последний тут же распорядился, чтобы цензура не пропускала в печать подробности гибели генерала. Через день граф сообщил Щукину, что, когда докладывал государю о случившемся, тот сказал: «Мне всегда казалось, что он не кончит просто»[310].

Клубок легенд и слухов вокруг смерти генерала в московской гостинице стал расти, как снежный ком. Высказывались самые различные, даже взаимоисключающие предположения, но они в конечном итоге сводились к одному – смерть М. Д. Скобелева не была естественной, а связана с таинственными обстоятельствами, имевшими прямое отношение к высокой политике.

Одни говорили об убийстве, другие о самоубийстве.

Передавая широко муссируемый в России слух, одна из европейских газет писала, что «генерал совершил этот акт отчаяния, чтобы избежать угрожавшего ему бесчестия вследствие разоблачений, удостоверяющих его в деятельности нигилистов»[311].

Большинство, однако, склонялось к тому, что Скобелев был убит.

Наиболее распространенным было мнение, что «белый генерал» пал жертвой германской ненависти. Присутствие при его смерти «немки» придавало этим слухам, казалось, большую достоверность»[312].

«Замечательно, – отмечал современник, – что и в интеллигентных кругах держалось такое же мнение. Здесь оно выражалось даже более определенно: назывались лица, которые могли участвовать в этом преступлении, направленном будто бы Бисмарком… Бисмарку приписывалась пропажа плана войны с немцами, разработанного Скобелевым и выкраденного тотчас после смерти М. Д. Скобелева из его имения»[313].

Особенно настаивала на этой версии Ж. Адам. Она утверждала, что в ее распоряжении имеются бесспорные доказательства в виде соответствующих документов, из которых следует, – что М. Д. Скобелев был отравлен двумя кокотками, специально подосланными из Берлина. Однако все попытки Н. Н. Кнорринга познакомиться с этими документами окончились безрезультатно. Наследники Ж. Адам утверждали, что в ее архиве никаких следов о генерале Скобелеве вообще не обнаружено[314]. Это весьма странно, поскольку сама Ж. Адам неоднократно заявляла о материалах, якобы хранящихся у нее. Вполне возможно, что француженка действовала с каким-то умыслом, чтобы скрыть истинную причину смерти Скобелева.

Вроде бы поддерживал «немецкую» версию и личный друг царя, один из вдохновителей