Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

что этот ублюдок, успевший обзавестись влиятельными друзьями в Синьории, вздумает претендовать на какую-то часть наследства, составляющего теперь, помимо земли, еще и весьма значительную ренту. Невероятно, но сер Пьеро, нотариус, специалист по всевозможным дарственным, наследствам и связанным с ними кляузам, скончался без завещания, совершенно не озаботившись тем, что рано или поздно вынужден будет покинуть этот мир.

Не обращая внимания на перешептывания родственников, Леонардо оглядывает дом, которым никогда не владел, где никогда не жил. Тот уже разделен пополам: в одной части живут взрослые дети-сироты третьей жены Пьеро, Маргериты, в другой – его последняя жена, Лукреция, с несовершеннолетними детьми. Комнаты буквально завалены вещами: сколько же всего отец накопил за свою долгую жизнь? И воспоминания о далеком прошлом мигом возвращают Леонардо в детство, к любимому деду Антонио и дяде Франческо.

И все-таки среди этого беспорядка есть кое-что, принадлежащее ему, Леонардо: работы красками, резьба или терракота, оставшиеся с тех времен, когда он был еще учеником Верроккьо, и бережно сохраненные стариком-отцом. При виде старой кровати деда Антонио и бабушки Лючии или колыбельки, где сам он спал в детстве, Леонардо едва не плачет. А снизу, из подвалов, тянет таким родным запахом Винчи: это пахнут пятнадцать бочонков доброго красного вина, которое сер Пьеро каждый год привозил из своих поместий.

Точное и подробное описание дома со всем его содержимым оставил нам старый нотариус Четто ди Бернардо, в июле-августе проводивший для будущих наследников подробную инвентаризацию имущества сера Пьеро. «Записывайте все, записывайте всегда: ведь того, что не запишешь, и не существует». Монна Лукреция не отходит от него ни на шаг, требуя не забывать ни единой мелочи, даже «скамеечку для нужника»[695].

В комнате Пьеро Леонардо видит большую кровать орехового дерева под балдахином с бахромчатыми занавесями, инкрустированные сундуки под ней, такую же кровать поменьше, с инкрустированной спинкой и рельефно вырезанной на карнизе женской головкой, «голову, представляющую портрет Франческо» и «Матерь Божию золотым полурельефом под балдахином»; украшенный двумя резными расписными ангелами шкаф, где хранятся драгоценности покойной Маргериты, и один из ее расписных золоченых ларчиков; а также стекло, хрусталь, роскошные позолоченные блюда, кубки и бокалы, резное распятие «в немецком стиле», «пару страусиных яиц»; стопки наволочек и полотенец в распахнутых сундуках; платье для торжественных выходов: пурпурное лукко на подкладке из красной тафты, черный атласный дублет с розовым капюшоном, пурпурный плащ.

На столе в кабинете – три латунных очечника, лампа, «навигационная карта», «магнит в коробочке» и «[к]арта мира» – все, что осталось от полной приключений заморской молодости деда Антонио; но главное – все нотариальные и счетные книги, целый мир, описанный сером Пьеро: «22 книги, связанные в стопки по несколько томов», счетные книги поместий, «желтая книга, которую сер Пьеро называл зеленой / книга под названием „книга о поместье“ в белой обложке с белым корешком», «красная книга Франческо, брата сера Пьеро / еще писания и жалобы множества людей».

В других комнатах Леонардо замечает ряд произведений искусства религиозного характера, часть из них – его собственные, юношеские: картина со святым Франциском, другая с «главою лика святого», гипсовая Дева Мария, «белый» святой Себастьян; еще одна голова Христа, позолоченная Богоматерь, святой Франциск «с двумя картинами», «два младенца, две головы и святой [Се]бастиан»; «тондо» с Богоматерью; «две женских головы в рамах»; «резная дверь с фигурами».

Дом на виа Гибеллина ускользает из памяти. Все эти вещи больше ему не принадлежат. Больше Леонардо их не увидит. Он возвращается в монастырь Санта-Мария-Новелла.

Оба листа с упоминанием смерти отца по-прежнему будут использоваться для сухих подсчетов трат с 11 июля по 16 сентября: монотонные выплаты Салаи и Томмазо, снятие средств со счета. Постоянные расходы на роскошный гардероб для Салаи: «На дуб[л]ет один флорин / на дуб[л]ет и берет 2 флорина / чулочнику один флорин».

3 августа список «ртов» пополняет новый ученик, Якопо Тедеско, расходы которого мастер обязуется оплачивать из расчета один карлино в день, при этом и сам Якопо будет с 9 августа по 16 сентября выплачивать Леонардо, Салаи и Томмазо различные суммы[696].

Жизнь с ее жестоким подсчетом потерь и приобретений снова возвращается в привычную колею.

15

«Сундук в мо́настыре»

Флоренция, октябрь 1504 года

В начале осени, по случаю очередного отъезда из Флоренции, Леонардо чувствует необходимость провести опись своих самых ценных вещей, которые собирается запереть в сундуках. Открыв тетрадь, начатую чуть больше года назад, он принимается писать прямо на первых страницах, уже частично занятых зарисовками нижнего течения Арно, выполненными сангиной, и картографическими съемками окружающей территории, произведенными летом 1503 года.

Первая опись «сундука в манастыре» представляет нам наиболее ценные предметы его гардероба[697]. В отличие от прочих художников, людей как правило эксцентричных и потому одиноких, Леонардо любит общество государей, беседы с придворными, а значит, как и они, одевается по последней моде, в платья из тонких тканей. В сундуке оказываются как минимум две габбанеллы – дорожные куртки с широкими рукавами и капюшоном на подкладке из тафты; альбернуццо – широкий теплый плащ с капюшоном, какие носят, подражая арабам, испанцы; розовый каталонский шерстяной плащ, «именуемый кателано»; темно-лиловый плащ с бархатным капюшоном; еще один плащ, французского кроя, ранее принадлежавший Чезаре Борджиа и, возможно, подаренный им самим; яркие дублеты, лиловые и малиновые, из атласа или камлота, ткани, похожей на верблюжью шерсть, непременные розовые, лиловые и черные чулки, чепец и рубаха тонкого полотна, а также крашеный холст, служивший чехлом для гобелена. Впрочем, сундук преподносит и небольшой сюрприз: в нем не только вещи Леонардо. Три из двадцати предметов, две габбанеллы и дублет, тоже элегантного французского кроя, принадлежат Салаи, что только подтверждает тесное сплетение жизней мастера и ученика.

Другой список составляют книги, уложенные в два сундука, большой («памятная записка о книгах, которые я оставляю под замком в сундуке») и маленький (тот же «сундук в манастыре»). К нему добавлен еще один список, из пятидесяти «книг», название и содержание которых не указано: они отсортированы лишь по размеру (25 маленьких, 2 «крупных», 16 «побольше») и типу переплета (6 «в пергаменте», одна – «в обложке зеленой замши»), – вероятно, речь идет все о тех же рабочих тетрадях Леонардо[698]. Это самый длинный прижизненный список его книг: всего 116 наименований, к которым следует добавить 50 вышеуказанных тетрадей. Вновь упомянуты многие тексты из списка 1495 года, но заметно и значительное пополнение. Менее чем за десять лет Леонардо, этот ненасытный читатель, собрал библиотеку, которой могли бы позавидовать многие его современники, включая и так называемых «знатоков». Разумеется, список может быть фрагментарным (ведь это лишь почти произвольная опись содержимого двух сундуков,