Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

евреям, мавры столкнулись с биологической дилеммой. Как «новые христиане», они подвергались юридической и социальной дискриминации со стороны привилегированных «старых христиан». Это обстоятельство, в свою очередь, препятствовало браку между двумя группами и способствовало углублению отчуждения. Другими словами, принудительное обращение не сделало мусульман более испанскими, скорее, похоже, сделало их менее испанскими. В прибрежных районах, пострадавших от набегов корсаров, мавров подозревали (иногда справедливо) в сговоре с иностранными мусульманскими державами.

Многие старые христиане стали видеть в них незнакомцев с сомнительной преданностью, отдельный народ. В тех районах, где на полях работали большие группы мавров, эта ситуация усугублялась, поскольку они рассматривались как неблагополучные рабочие, которых можно было эксплуатировать. Их считали грязными, громкими, похотливыми и «черными» – набор стереотипов, которые люди часто используют в отношении групп, которые они активно угнетают.

На такое положение сельских мусульман указал немецкий ученый Иероним Мюнцер, который путешествовал по полуострову в течение многих лет после завоевания Гранады и отметил пословицу «у кого нет мавров, нет золота». Как и их предки мудехар, мавры оставались мощной экономической силой, особенно в сельских районах Гранады и королевстве Арагона, так что в этих регионах все еще существовали значительные мавританские анклавы.

В городах, где мавры и древние христиане были вовлечены во всевозможные взаимовыгодные отношения, экономическая и социальная интеграция была больше, даже больше, чем это было в тех же условиях в период мудехар. Социальное дистанцирование между маврами и старыми христианами в этой среде было меньше. Иногда общее гражданство совета давало им чувство общей идентичности, а разнообразие классов между двумя группами открывало пути солидарности, выходящие за пределы этнических границ.

Однако во времена конкуренции или дефицита зажиточные городские мавры изображались жадными и чрезмерно привилегированными. Мавры, как и их предки, доминировали в определенных ключевых профессиях и ремеслах, что делало их ценными в социально-экономической среде Испании и способствовало ее процветанию. Многие погонщики мулов были мавританами; это не была гламурная профессия[737].

Ремесленные навыки продолжали передаваться через семьи, поэтому многие ремесла продолжали оставаться в руках мавров. Наконец, они продолжали заниматься профессиями высокого уровня, такими как медицина, даже после того, как были приняты законы, направленные на их дискриминацию. Состоятельные женщины-христианки предпочитали в первую очередь акушерок-мусульманок.

При этом, теоретическое устранение подчиненного статуса мусульман вызвало враждебную реакцию среди смиренных христиан, которые рассматривали мавров как экономических конкурентов и больше не пользовались преимуществами своего выгодного положения религиозного и юридического превосходствa христиан.

В Испании XVI века это дало возможность Трибуналу дель Санто Официо (инквизиции), который был более чем готов расследовать любые возможные правонарушения со стороны мавритан, независимо от того, насколько слабыми были доказательства, которые использовали старые христиане.

Возможно, все они сейчас христиане, но некоторые христиане были более христианами, чем другие. Есть также сходство с испанским обществом в отношениях между мавританской и древнехристианской культурами в Испании XVI века. Совершенно новый синтез высокой культуры XV века давно исчезла и теперь считалась несколько неудобной.

В конце концов ислам «проиграл», и те, кто верил в него, теперь рассматривались как нуждающийся низший класс. Кастильская культура возникла в полной имперской славе и переживала «золотой век» художественной и литературной продукции, сознательно уходящей корнями в европейские христианские традиции.

Несмотря ни на что, арабо-мусульманская популярная культура продолжала пользоваться большой популярностью. Весь старый христианский социальный спектр принимал песни, танцы и кулинарные традиции мавров, хотя они были официально запрещены. Мавританские музыканты и акробаты развлекали общественные и частные мероприятия, в то время как замбра, традиционный андалузский танец, описывалась моралистами и ханжами как скандальная несмотря на то, что на вечеринках епископы с радостью закатывали свои рясы и рукава и танцевали. Однако на каждого религиозного деятеля, симпатизировавшего мавританской культуре, находился тот, кто воспринимал ее как угрозу и препятствие для идеологической обработки обращенного населения[738].

В период после завоевания Гранады Сиснерос считал, что необходимо уничтожить местную культуру Гранады, потому что это принесет пользу как христианской Испании, так и самим мусульманам, которые, следовательно, будут вынуждены не только принять христианство, но и принять христианство полностью.

Эта идея нашла свое отражение при дворе Габсбургов, официальные лица и правители которого стали рассматривать сохранение арабо-мусульманской культуры среди мавров как политическую угрозу, связывающую их с зарубежными мусульманскими державами, будь то династия Саади в Марокко.

Указы о обращении нанесли серьезный удар исламизированной культуре полуострова. В королевстве Арагон, например, простой росчерк пера привел к тому, что в январе 1526 г. некоторые исконные места поклонения были закрыты или разрушены, что социальная элита лишилась своей власти, а религиозная элита была вынуждена скрываться, что религиозные книги были спешно спрятаны, а имена собственные и фамилии семей были изменены.

Целые общины были встроены в общество, которое их не принимало и заставляло подчиняться духовенству, которое, за исключением редких случаев, не сочувствовало им. Как будто этого было недостаточно, шесть месяцев спустя конклав духовенства (Конгрегация) предложил меры, которые фактически поставили мавританскую культуру вне закона, подавив народные обычаи, запретив «мавританскую» одежду (особенно чадру для женщин) и использование aрабского языка, установление ограничений на практику медицины и акушерства, а также введение требования о том, чтобы мавры принимали «христианские» имена[739].

Мавританские общины по всему королевству в спешке собрали колоссальную взятку в размере 8 000 дукатов, что убедило императора Карла отложить вступление в силу этих законов на 40 лет. Tеневое сопротивление мусульман указам, политике и надлежащему отношению церкви и короны стало еще большим препятствием. Сохранение налогового режима мудехар и других дискриминационных законов препятствовало социальной и экономической интеграции, необходимой для религиозного обращения и культурной ассимиляции.

Но что еще хуже, Церковь была неспособна осуществлять религиозное руководство, обращать общины или обучать мусульман христианской вере. Другими словами, ислам был запрещен, хотя ничто существенное не было предложено взамен его, даже тем мусульманам, которые добровольно и искренне приняли крещение. В отсутствие руководства (и бдительности) многие мавританские общины, особенно те, которые были географически изолированы или достаточно велики, чтобы поддерживать стабильную социальную структуру, тайно оставались в исламе или незаметно развивали свои собственные религиозные традиции.

А без пасторов таинства не могли проводиться, что было доктринальной ошибкой, которая обрекла на ад даже действительно убежденных новых христиан. Эта ситуация оставила мавров на другом новом перекрестке, на этот раз теологическом: «осужденных, если они обращаются, и осуждения, если они не обращаются». С точки зрения Церкви, эта ситуация должна была быть чрезвычайно тревожной не ради душ верующих, а ради самой церковной структуры.

Еврейская «проблема новообращенных» прошлого века воспроизводилась у мавров. Но не все священнослужители оставили надежду. Эрнандо де Талавера,