Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

например, был убежден, что евангелизация мусульман может быть осуществлена через обучение и сострадание, а не через принуждение и оставление. Однако с наступлением XVI века мало кто разделял его чувство миссии[740].

Аристократия и высшее духовенство Кастилии, разгоряченные своими триумфами на мировой арене («открытие» и колонизация Индии и последующее богатство империи), были исполнены самоуверенности и этнорелигиозной гордости. Низший класс древних мусульман не вызывал у них ни малейшего интереса.

Однако этого не произошло с клериками, приверженными своей миссии среди мавров, хотя их было немного и они не были едины. Мавры, способные к социальному восхождению, были склонны идти на королевскую службу, а не в церковь, и нетрудно понять почему, учитывая, что католическая культура становилась все более реакционной перед лицом непрекращающихся вызовов, сначала ереси, а теперь и Реформации.

Игнасио де лас Касас был голосом в пустыне, иезуитом мавританского происхождения, который между 1606 и 1607 годами написал серию эссе, которые он отправил Папе Клименту VII; в них он осуждал неудачи церкви по отношению к приходу новых христиан. Де лас Касас особо выделил факторы, включая шовинистическое отношение старого христианского духовенства, репрессии и маргинализацию мавров, политику инквизиции, неспособность эффективно использовать арабский язык в качестве инструмента евангелизации, отсутствие образования, направленного на мавров, и тот факт, что мавританские общины постоянно прибегали к помощи мусульманских религиозных властей в тени.

Однако Церковь усилила дискриминацию мавров. В 1593 году сами иезуиты приняли законы о «чистоте крови», которые препятствовали назначению священнослужителей, которые, как и он сам, были мудехарского происхождения. Эти противоречия и разочарования были характерны не только для Церкви. Также пострадали мавританские придворные, работавшие в самом сердце имперской администрации, которые были возмущены нападками на мавританскую культуру, с которой даже искренне убежденные христиане отождествляли себя или до сих пор ей сочувствовали.

В 1554 году синод в Гранаде принял законы, даже худшие, чем законы Конгрегации 1526 года: мавританские танцы и музыка были запрещены, а также использование арабских бань и содержание рабов, а маврам было приказано поддерживать двери открытым по пятницам и воскресеньям, чтобы убедиться, что они соблюдают соответствующую субботу[741].

В 1567 году, через год после того, как истек сорокалетний мораторий на антимавританские законы, принятые Конгрегацией, мавританский придворный по имени Франсиско Нуньес Мулей, чья фамилия выдала его как потомка королевской семьи Мери-ни, написал длинное письмо протеста в Королевский суд (верховный суд), в котором он критиковал несправедливость этих ограничений.

Мемориал Нуньеса Мулея в защиту мавританских обычаев, полноценный манифест в защиту мавританского достоинства и лояльности, настаивал на том, что мавры были не иностранцами, а уроженцами полуострова, которые, к тому же, лояльно служили Габсбургам в качестве солдат, подавляющих восстания христианских повстанцев. Он утверждал, что их танцы, их музыка и их одежда были не африканскими и не турецкими, а испанскими.

Кроме того, какую еще одежду могли носить бедные мавры, кроме одежды, которую они носили, многaя из которых былa сделанa из теперь запрещенного шелка? И если они говорили по-арабски, то это был тот же арабский язык, на котором говорили восточные христиане почти со времен Христа. Однако самое большое нарушение заключалось в том, что африканским рабам («Можно ли сказать, что есть раса, уступающая черным рабам Гвинеи?») разрешалось исполнять свои песни и танцы, но не свободно рожденным маврам на полуострове.

Еще до обращений в христианство в начале 1500-х годов мудехары полуострова подчеркивали свой статус «естественных», то есть коренных жителей, чтобы заявить о своем праве на законный статус подданных, что является предвкушением европейской концепции нации и национальности, в то время это только начинало формироваться. Не все представители христианской аристократии относились к маврам враждебно.

Большая часть аристократии в сельских районах Валенсии и Арагона продолжала зависеть от мавританской рабочей силы, и как это было до указов о преобразовании, сельские лорды делали все возможное, чтобы их арендаторы и вассалы мориски были счастливыми и плодотворными, даже если это означало закрывать глаза на тех, кто намеренно настаивал на своей исламской вере.

Самый яркий пример – Санчо де Кардона, королевский адмирал, владевший обширными землями в королевстве Валенсия. Инквизиция судила его в 1540-х годах, узнав, что он позволял своим мавританским крестьянам открыто жить как мусульмане и что он вступил с ними в сговор, чтобы не дать церковным властям их раскрыть.

У них были книги на арабском языке, в том числе Коран; женщины продолжали закрывать лица; и они обрезали своих некрещеных сыновей. Основатель линии суфиев Бану Сиди Бона был похоронен в землях Санчо. Его могила в Ацтенете была популярным местом паломничества на протяжении веков, и теперь, с благословения Санчо, мавры построили новую мечеть, где они будут собираться, «чтобы совершать свои церемонии и другие религиозные обряды как мавры». Oн был знатного происхождения, но был приговорен к пожизненному заключению и ношению санбенито, унизительной одежды, которая состояла из длинной желтой одежды, украшенной красным распятием и увенчанной длинной шляпой и конусом[742].

17

Испанская инквизиция

Одним из последствий насильственных обращений было то, что мусульмане Испании впервые оказались под юрисдикцией церкви и ее обвиняющей стороны, инквизиции. С момента своего создания полномочия инквизиции были расширены, чтобы обеспечить соблюдение ортодоксальности в целом, включая общественную и частную мораль. В этом отношении инквизиторам пришлось потрудиться.

XVI век был временем великого творчества и нестабильности в религиозной сфере, с появлением протестантской Реформации, подъемом новых католических духовных и богословских движений и ростом популярности мистицизма, которые бросили вызов церковным орган власти.

Это было также время, когда европейский абсолютизм и представления о божественной королевской власти сделали свои первые шаги, положив начало эпохе, когда у церкви и монархии были одинаковые интересы. Следовательно, инквизиция стала ключевым инструментом для поддержания политического и религиозного соответствия, поэтому мавры были очевидной целью[743].

Хотя жестокость инквизиции преувеличивалась, нет сомнений в том, что это учреждение вселяло ужас в сердца даже невиновных. Это был разъездной трибунал, который регулярно посещал территорию, и часть его власти заключалась в том, что все опасались прихода испанской инквизиции.

Их прибытию в город предшествовал призыв к людям выступить самостоятельно или сообщить о виновных соседях. В целом она была милосердна к тем, кто признался, но те, кто не признавался, могли быть раздавлены под тяжестью того, что быстро превратилось в тоталитарный аппарат репрессий. Обвинения могут быть сделаны тайно и без конкретных доказательств.

Обвиняемые были арестованы без предупреждения, подвергались пыткам и давлению с целью разоблачения реальных или мнимых сообщников. В случае признания виновным его