Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи - Нурлан Аманович Наматов

под явным влиянием немецкого теолога Томаса фон Кемпена, который в 1427 году опубликовал свое успешное «Подражание Христу» и задал импульс популярной «современной религиозности» в христианской Европе накануне Реформации. Светская и морализаторская литература также оказала влияние, особенно на «Селестину» 1499 года, сенсационную притчу о сексуальном преступлении.

Мавры также были унесены нарастающей волной марианизма, которая затронула Испанию и католический мир в целом. Мусульмане считают, что Мария не мать Бога, а мать Иисуса, которого они считают пророком. Фактически она – единственная женщина, упомянутая по имени в Коране, которая пересказывает благовестие и подтверждает чистейшую концепцию.

Поэтому почитание ее было промежуточным решением для мавров, которые таким образом могли открыто участвовать в публичных проявлениях благочестия, в процессиях и в христианских паломничествах, посвященных Марии, но не посвящая себя поклонению Иисусу как Богу, что было в их глазах антропоморфизмoм и политеизмoм. Мавры превозносили ее почти до уровня пророка, а поклонение Богоматери Розария обеспечивало общую религиозную почву с христианскими соседями, а также основу для социальных и экономических обязательств через членство в братствах и других религиозныx учрежденияx.

В некоторых районах Валенсии, очаге исламского сопротивления, существовала традиция привозить мавританских невест в столицу для участия в торжествах Corpus Christi и Успения Пресвятой Богородицы. Фактически аккультурация была настолько глубокой, что в некоторых случаях трудно проанализировать современную испанскую народную религиозность с точки зрения христианства и ислама. В какой-то степени она превратилась в гибридную религию, в которой христиане-иноверцы участвовали вместе с подпольными евреями и мусульманами.

Эзотерические христианские движения, которые считались еретическими, отстаивали духовное просвещение, основанное на истине, превосходящей любую доктрину, церемонию или религиозный институт. Этот тезис имел сходство с суфизмом и еврейскими мистическими тенденциями, но представлял угрозу для аппарата ортодоксии. Ангельские интервенции, сны и чудесные путешествия, реальные или символические, были широко представлены в народном воображении всех трех религий[752].

Политический мессианизм империй XVI века отразился в тысячелетних ожиданиях, которые процветали по всему Средиземноморью и проявлялись потенциальными мессиями, чьи миссии часто пересекали религиозные границы. Популярные пророки и агитаторы Испании, обращавшиеся как к христианам, так и к мусульманам, подвергались преследованиям со стороны инквизиции, миссия которой заключалась в укреплении строго определенной доктрины.

Социальные силы, которые объединились, чтобы стереть границы, разделявшие религиозные общины, еще больше усложнили задачу Святой Канцелярии. Даже в сельских мавританских анклавах можно было найти тайные христианские и мусульманские семьи.

Братство между старыми и новыми христианами, наряду с естественным побуждением людей искать убежища в любых магических и религиозных сферах, с которыми они сталкиваются, способствовало созданию общей атмосферы органического инакомыслия. Более того, в этом все более неустойчивом мире поток торговцев, путешественников, солдат, заключенных и рабов между христианским миром и Дар аль-Исламом был постоянным. В таких обстоятельствах люди нередко меняли религию несколько раз, хотя, если их поймали, цена, которую они должны были заплатить, могла равняться ставке.

Такие религиозные повороты, возможно, были возмутительными для церкви, но в глазах многих они были естественными. На суде над отступившим отступником из Португалии разгневанные инквизиторы отвергли его утверждение о том, что он одновременно придерживался двух разных убеждений, категорически заявив то, что им было очевидно: «Невозможно быть евреем и христианином одновременно».

Действительно, с точки зрения закона, будь то светского или церковного, не было нечетких областей. Все мавры считались новохристианами второго сорта с меньшими правами. И поскольку их правовой статус определял тип брака и экономической ассоциации морисков, это помогало им оставаться (как в их глазах, так и в глазах старых христиан) отдельным народом на уровне общины, невзирая на синкретические тенденции, которые могут стирать границы между вероучениями.

По этой причине во времена социальной напряженности или экономической конкуренции мавры удобно становились козлами отпущения. Спустя десятилетия после войны в Альпухаррасе[753] Испания была охвачена тревогой, столкнувшись с новым конфликтом с Португалией, катастрофой испанской «Непобедимой армады», а также голодом и чумой, опустошившими страну. Мавры стали рассматриваться как бедные, но жадные, трусливые, но опасные и как люди, пользующиеся преимуществами, в которых отказывали верным старым христианам[754].

В запутанной логике отчаянного национального стыдa низший класс воспринимался как чрезмерно привилегированный. Подозрения мавров в нелояльности усилились. Сообщается, что они накапливают оружие. В Севилье и Валенсии ложные слухи о надвигающихся восстаниях спровоцировали нападения линчевателей на мавров, в то время как в Арагоне сельские революционеры спустились с гор и напали на их деревни. Руководители мавров ответили таким же образом.

Еще в 1575 году стало известно, что некоторые из них были в контакте с врагами Испании, не только с османами, но и с французскими протестантами, которые участвовали в кровавой гражданской войне против их католической монархии, которая позже стала известна как Войны религии.

Когда гугеноты во главе с Генрихом Наваррским одержали победу в 1589 году, король, который обратился в католицизм, чтобы получить французскую корону как Генрих IV, установил во Франции мультирелигиозный правовой режим.

Мавры с тщетной надеждой смотрели на Францию как на новую модель многоконфессионального королевства. Точно так же Аугсбургский мир 1555 года, который признал легитимность протестантизма и католицизма и был подписан не кем иным, как императором Карлом V, по-видимому, принес с собой возможность возврата к религиозному плюрализму[755].

Но все было не так. Следовательно, мавры были вынуждены искать союзников среди врагов Испании. Наваррские мавры сообщили Энрике IV, что они примут его как короля в случае, если он вторгнется в испанскую Наварру. Точно так же были и другие актoры, которые со своей стороны связались с английскими и голландскими протестантами, которые поощряли марокканское вторжение на полуостров.

18

Изгнание мавров

В 1581 году Фелипе II рассматривал возможность уничтожения мавров, но задача выпала на долю единственного выжившего из его сыновей, Фелипе III, апатичного монарха, над которым доминировала горстка реакционных магнатов и священнослужителей. Было предложено несколько хитростей, в том числе геноцид путем утопления и принудительной стерилизации, а также депортация в далекий и негостеприимный Лабрадор[756].

В конце концов было решено просто изгнать всех мавров. А поскольку невозможно было определить, кто из них были настоящими христианами, лучшим решением было депортировать их всех. Умеренные голоса в церкви и при дворе были заглушены. В этот момент было трудно использовать экономический аргумент, который мог бы их спасти. Их взносы в королевскую казну не были значительными, и в любом случае конфискация их активов принесла бы огромную прибыль королевской казне, страдающей от нехватки наличных денег[757].

Политически устранение мавров также будет благоприятствовать монархии, поскольку нанесет серьезный удар