Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

выразить в полном объеме все свои переживания, и у нас достаточно сведений о церковной жизни этого века. Смягчающим обстоятельством для церкви служит то, что она для воспитания больших народных масс не могла не пользоваться сильными средствами и что ввиду практической цели было выгоднее провести в жизнь хотя бы «лучшее», чем упорно настаивать на «совершенном» и этим подвергать опасности все. В этом заключается объяснение совершавшегося процесса: христианство сообразовалось с потребностями средних людей не вполне сознательно, а потому, что высокому полету основателей христианства могли следовать лишь немногие. Опасным становится это снисхождение только потому, что все, стоящее ниже христианства, не выделяется как таковое, а скорее во всех своих формах является предметом удивления и поощрения. На первый план выступает то, что новая религия имела общего с дохристианскими религиями — иудейством и язычеством, и даже то, что совершенно не относится к религии, каковы космогония и учение об ангелах. Здесь мы наталкиваемся на надменность избранных, на примесь юридических взглядов в области религиозных понятий, на слепое доверие к магическому влиянию обрядов, из которых рано развились всевозможные грубые суеверия, на двойственную нравственность, а также и на убеждение, что мученики, исповедники и аскеты могут передавать нам избыток своей благодати, в чем и кроется корень почитания святых. Склонность к этому несомненно существовала уже в первых общинах, и новым в облике церкви около 300 г. является не их существование, а первенствующее влияние. Этого последнего они достигли благодаря признанию принципа большинства и вследствие превращения христианства в церковную организацию.

Для Иисуса и Павла личность является исходным пунктом; церковь Христова может быть только там, но зато и существует везде там, где есть люди, познавшие Бога. Около 300 г. церковь есть основа; благочестивые люди могут быть лишь там, где существует кафолическая церковь; Бог может быть Отцом лишь тех, матерью которых является церковь. Таким образом, постулируется, впоследствии настойчиво проповедуемое, предсуществование церкви, законом признается гностическая идея, и учреждается новый фактор для достижения спасения. Достигну ли я спасения, зависит на добрую половину от того, насколько хорошо функционируют церковные спасательные аппараты, о магическом действии которых думали, когда говорили о возрождении и о приобретении благодати, и в меньшей степени от моего решения, моего убеждения и моей веры. Это распределение деятельности между двумя силами — с одной стороны, Бог и церковь — дарующие, с другой, церковь и верующий — воспринимающие — есть нечто специфически «кафолическое», отречение от универсальности в пользу партикуляризма, хотя и не национального, как в иудействе, как раз в тот момент, когда развертывали пышно знамя кафоличности.

Все это не было непоправимым ущербом, пока духовными руководителями были такие люди, как Ориген и Тертуллиан, как Новатиан и Евсебий. Заслугой церкви в течение этих трех столетий, ради которой можно простить ей некоторое высокомерие, остается то, что она сохранила непрерывность исторического развития и верно сберегла для позднейших веков возвышенные сокровища Евангелия, которые она, правда, сумела использовать только частью. Сберегла она их прежде всего для того века, когда вновь был найден путь от Никеи к Иоанну и Павлу, но также и для следующего за ним века, который только еще зарождается и который именно из этих сокровищ почерпнет силу и смелость для последнего шага, чтобы мог совершиться полный круговорот: от Павла назад к религии Иисуса.

ЛИТЕРАТУРА

Прошло много времени, прежде чем принялись за историческое исследование книг Нового Завета, которое, собственно говоря, было вызвано реформационным движением. Ришар Симон (Rich. Simon) — французский священник, принадлежавший к ордену (1689-1693), написал первую историю Нового Завета, но выдвинул лишь лежащие на поверхности задачи. Одинаково важным, как подготовительная работа к дальнейшему, было предпринятое Кальвином (Calvin; ум. 1564) и Гуго Гроцием (Hugo Grotius; ум. 1645) освобождение экзегетики от извращенного предания и догматических предубеждений. В критике преданий Нового Завета, прежде всего его текста, услуги оказали и ортодоксальные ученые и пиетисты [И. А. Бенгель (J. А. Bengel; ум. 1752)].

Но лишь уничтожение посредством рационализма (И. Д. Михаэлис и И. С. Землер (J. D. Michaelis и J. S. Semler), оба ум. 1791) понятия о вдохновлении свыше положило основание новозаветной науке, которая, таким образом, существует едва 100 лет. Еще сам Землер подверг радикальному пересмотру традиционное мнение о возникновении новозаветных канонических книг, а с 1800 г. нередко производятся исследования о возникновении отдельных книг; возникают споры об их подлинности и достоверности. Де Bemme (De Wette), К. А. Креднер (К. A. Credner), Ф. Блик (F. Bleek), Эд. Реус (Ed. Reuss), Б. Вейсс (В. Weiss) представляют с массой своих экзегетических и историко-литературных монографий и со своими, всеобъединяющими, большими трудами различные типы этого нового, до нашего времени доходящего, периода.

Тюбингенская школа — Ф. Хр. Баур (F. Ch. Baur), Целлер (Zeller), Швеглер (Schwegler), Гильгенфельд (Hilgenfeld), Фолькмар (Volkmar), Шольтен (Schölten), Колани (Colani) и др. — порвала, между тем, окончательно с обособлением Нового Завета и в широком размере произвела оценку новозаветных сочинений как продуктов исторического процесса и одновременно как скудных остатков этой истории со всеми им свойственными недостатками: история религии получила подобающее ей предпочтение перед историей литературы. Но незнание находящейся позади христианства позднейшей истории иудейства, как и предвзятое мнение о саморазвитии идеи христианства, необходимо происходящем по схеме: тезис, антитезис и высший синтез, — привели тюбингенцев к односторонним результатам. Некоторые крайние ученые в Голландии, — как Ломан (Loman) и ван Манен (van Manen), которых на целое поколение опередил Бруно Бауэр (Bruno Bauer) в Бонне, продолжали, радостно приветствуемые отдельными мыслителями культурных стран, считавшими высшее отрицание за наиболее вероятное, развивать культ идеи тюбингенцев. Они пришли к заключению, что в Новом Завете нет ни одного подлинного сочинения, что в действительности не было ни Иисуса, ни Павла, а существовали лишь неизвестно кем созданный образ Христа да теология Павла, изложенная в посланиях неизвестного автора. У «позитивных» противников Бауэра историко-философское построение сыграло не меньшую роль, чем и у него самого. Но теперь, кажется, удалось трезвой, лишь действительным и доказуемым оперирующей науке посредством соединения сил из всех лагерей — несмотря на отчаянно свирепствующее здесь перепроизводство со стороны непризванных — оценить в основных чертах Новый Завет как источник, дающий нам основное понятие о древнейших формах христианской религии; удалось победить и раздробление интересов, и раздробление работы (экзегетика, критика литературы, история религии). Серьезные разногласия существуют теперь лишь в области критики текста.

* * *

Издания Нового Завета: «The New Testament in the original