Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

поставила их рядом с заимствованными у иудейства священными книгами Ветхого Завета как Новый Завет. Эти книги вместе составили канон, обладавший божественным авторитетом, который служил мерилом для всего, что претендовало на название христианского. Только произведения апостолов были приняты во внимание; много времени прошло, пока пришли к окончательному соглашению относительно того, что могло считаться истинно апостольским; одни книги были слишком мало известны здесь, другие там, третьи же были просто не симпатичны, но соглашение относительно главных вопросов все же установилось удивительно быстро, так как к этому побуждала необходимость. Всеми были признаны 4 Евангелия, Деяния Апостолов от Луки и 13 посланий Павла. Великий противник гностицизма Иреней (около 190 г.) смотрит на этот новозаветный канон, включая в него и Откровения Иоанна и некоторые «кафолические» послания, как на созданный одновременно с христианством, хотя он и получил признание лишь при его жизни, несомненно под влиянием Маркионова канона. Принадлежность апостолам некоторых из этих книг можно было и тогда легко оспаривать — были ли Марк и Лука апостолами? Но такт, с которым церковь выбрала лучшее из массы откровений и любимых церковных книг, делает не столько честь ее критическому чувству, сколько ее религиозному пониманию: христиане II века, очевидно, действительно чувствовали, что их религия обладала большим содержанием, чем то, которое сумели вложить в нее апологеты, дидактические писатели, проповедники и евангелисты последних поколений.

Символ веры как норма для истолкования Писания. В результате создания апостольского канона сама собою возникла новая задача: добросовестным толкованием извлечь из него истину. Молодая теология с Оригеном во главе с горячим усердием принялась за исполнение этой обязанности. Результаты, полученные различными учителями, не могли быть одинаковы; можно ли было предоставить судьбу религии доброй воле и силе учености? К счастью для обеих сторон, этого не случилось в ту эпоху, когда экзегетические методы были извращены, насколько это было возможно. Церковное самосознание сохранило за собой право верховного надзора и создало одновременно с каноном, если даже не раньше, род верховной нормы для объяснения этого канона, короткую и простому мирянину понятную формулу, вкратце выражающую сущность религиозных положений — «символ веры». В каком отношении и в какой зависимости от римского «Apostolium» находились первоначальные формулы восточного исповедания веры при крещении, по образцу которых и было создано единственное настоящее вселенское «исповедание», а именно Никейский символ веры, есть вопрос второстепенной важности. Решающее значение имеет то обстоятельство, что во всех церквах около 200 г. существовали формулы, приобретшие очарование таинственной святости благодаря тому, что в них посвящались только верующие, дававшие возможность христианам сделать их мерилом при оценке чуждых учений. Общим в этих формулах являлось то, что они решительно признавали монотеизм, сотворение мира Богом и важнейшие события земной жизни Иисуса; все силы направлены были против гностики с ее дуализмом, ее презрением к иудейскому наследию и ко всему историческому в христианстве. Ощущаемые нами пропуски в этом символе веры не всегда являются результатом того, что некоторые вопросы считались неважными; объясняется большинство из них тем, что по их поводу тогда не возникало споров. Упреки в пропусках могут быть сделаны лишь позднейшей церкви, желавшей пополнить символ веры и сделать его на все времена руководящим минимумом, содержащим всеспасительную веру. Кто рассматривает апостольское вероисповедание в рамках его возникновения, не может оценивать его ниже новозаветного канона.

Церковные должности. Впрочем, и самые лучшие орудия оказываются бесполезными, если при них нет прислуги. Произвол, в конце концов, всегда справится со всякой формулой и всякой традицией, если ему не противопоставить твердой воли. Такая воля присуща лишь людям. Достойно удивления, как христианская религия бесшумно и легко навербовала людей для своих крепостных валов и дала им строго военную организацию. Каждая община (около 150 г.) состоит из руководящих и руководимых, дающих и принимающих, из клира и из мирян. Начало клерикальных учреждений относится к древнейшим временам их, во всех провинциях несомненно различное, развитие темно. Различные степени, из которых состоит клир, обладают различными правами, изредка к клиру причисляются и женщины, вдовы, диакониссы, а в больших общинах, вследствие нужды в новых силах, постоянно создаются рядом со старыми низшие должности (иподиаконов, экзоркистов, чтецов). В Антиохии и отчасти в Азии уже вскоре после 100 г. и повсеместно около 200 г. развитие церковной организации достигает такой степени, что управление общины находится в руках одного епископа, при котором состоит коллегия пресвитеров с совещательным голосом и которого по его зову то поддерживает, то замещает в его функциях группа молодых людей — диаконов. Клирики — должностные лица — все без исключения обязаны пожизненно служить, об их содержании заботится община, которая сама себе выбирает епископа, хотя и не может его смещать. Клирики посвящаются в должность посредством сакраментального акта, имеющего приблизительно такое же значение, как и крещение; епископа рукополагают один или несколько епископов; других клириков может рукополагать только епископ, а именно только епископ их родной общины. Таким образом, завершена была монархическая организация каждой отдельной общины; в своей области владыка (епископ) почти неограниченный правитель, сопротивление ему равняется сопротивлению апостольскому авторитету, сопротивлению Богу, вручившему ему Свою печать.

Епископат — хранитель чистоты учения. Высшим требованием, предъявляемым к епископу, было, чтобы он наблюдал за сохранением апостольского предания в своей общине. Мы встречаемся с единичными епископами — еретиками, но в общем доверие церкви к этому институту как к хранителю священной старины блестящим образом оправдалось: ведь внутренняя сущность епископата в том и состоит, что он представитель авторитета по отношению к субъективизму, представитель общей воли против единичных стремлений.

Епископские соборы и митрополиты. Исполнение этой задачи обеспечивалось еще более созывом соборов епископами различных провинций, засвидетельствованных нам неоднократно уже около 175 г.; на этих соборах обсуждались и решались сомнительные вопросы. Чем больше укреплялся этот институт, тем ближе подходили к идеалу единой церкви, ибо решения, принятые в одной какойнибудь провинции, если они только касались общих интересов, немедленно сообщались соседям с уверенной надеждой, что и там они будут признаны правовой нормой. Прямым последствием учреждения провинциальных соборов было то, что митрополит, как епископ главного города провинции, в котором по примеру провинциальных собраний, конечно, собирались и соборы, стад председательствовать на этих соборах и начал вести от их лица внешние переговоры. Вскоре митрополит, вначале едва заметно возвышавшийся над своими коллегами, потребовал как своего права прерогативы рукополагать епископов своей провинций, что являлось признаком высшей власти, особенно понятным для мирян. Пирамида заострялась все выше: такие митрополиты, как ефесский, александрийский, римский, имели уже в 300 г. большее значение, чем анкирский