Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

а наслоились позднее: Маркион не получил никакого откровения, и он выводит спасение не из знания, а лишь из одной веры. Но в материи он видит, преувеличивая учение Павла об отвержении плоти, одно лишь зло, в законе Ветхого Завета — лишь одну, бессильную в своей половинчатости, борьбу с абсолютным злом. Таким образом, покончив со старым, он называет не только закон Моисея, но и самого Бога этого закона промежуточной стадией. Истинный Бог не повинен в существовании этого жалкого мира и лишь стремится в своей доброте освободить тех, для кого спасение возможно; но ничто материальное спасенным быть не может, и потому высшей заповедью для образа жизни верующих является абсолютное удаление от света.

Опасность нападений гностики. Двойственность точки зрения Маркиона ясно указывает на то, чем рисковала христианская религия в этой попытке гностики завладеть ею: христианство отказалось бы от монотеизма, перестало бы быть религией нравственности и утратило бы под собою историческую почву. Маркион, правда, избежал второго следствия: он предъявлял нравственные и религиозные требования там, где истинные гностики считали достаточным предложить мудрость; но первый вывод он сделал полностью и, правда, бессознательно, был чрезвычайно близок к третьему. Вспомним, однако, что Павел в своих посланиях и Иисус в Евангелиях, одним словом, исторические основатели христианской религии, почитали Ветхий Завет как памятник Божественного откровения: невозможно поэтому вычеркнуть их Ветхий Завет и сохранить лишь их Новый Завет.

Мы ценим в Маркионе не это — нас поражают не только мужество и верность, с которыми он и сам страдал за свои убеждения и других учил радостно переносить мучения ради истины, но мы считаем честью для церкви II века, что такой человек, как Маркион, через нее научился познавать и любить Бога истинного Евангелия; — это доказывает, что церковь обладала тогда большим, чем то, что мы узнаем из остатков ее тогдашней литературы. Мы восторгаемся духом правдивости этого полугностика, который, вместо того чтоб успокоить себя при помощи экзегетической эквилибристики, как это для устранения неудобных возражений легко делали гностики, открыто указывал на противоречия между памятниками иудейской религии и христианской, поскольку он их сам чувствовал; мы не порицаем его за то, что он, как человек своего времени, не нашел единственно возможного примирения этого противоречия, т. е. идеи постепенного развития религиозной истины от низких ступеней к более высоким. Но церковь, которая отвергла Маркиона, проявила не только большую, чем он, ясность мысли, отстраняя от себя характеризующее Маркиона смешение буквальной веры в ветхозаветное откровение с беспощадной критикой его содержания; она высказала также здоровый религиозный инстинкт, не соглашаясь отказаться от идеи, что ветхозаветные пророчества исполнились благодаря Евангелию.

Отсутствие исторического понимания в гностической религии. Насильственное изменение исторически созданного является и в церкви не редкостью; но гностицизм во всех своих формах есть отрицание исторического элемента в религии вообще; гностика в своем преувеличенном антииудаизме ставит на место исторических личностей олицетворенные идеи, построенные фигуры, образы, частью удивительно гармоничные, прекрасные для глаза исторические картины, но все сплошь творения фантазии поэта. В том учении, которое они предлагали как христианскую религию, заключалась лишь религия основателей школ, и было слишком мало настоящего Иисуса и его Евангелия. Церковь была права в том, что защищала свои предания от вторжения радикального, лишенного исторического понимания, субъективизма, а также и в том, что, несмотря на всю свою антипатию к тогдашнему иудаизму, не позволила отнять у себя свою ветхозаветную предшествующую историю. Только благодаря этому церковь и сохранила свое место в истории религии и не растворилась в философии. В самом деле, смогла ли бы она отстоять перед новоплатонизмом, возникшим в III веке, свои права на существование, если бы она находилась во власти гностики? Те потребности, которые удовлетворяла гностика, главным образом в области миропознания и отчасти в области нравственных и религиозных требований, были гораздо обстоятельнее и притом в рамках серьезной науки удовлетворены Платоном или Порфирием. Тот, кто для своей религиозной жизни не нуждался в настоящем Иисусе и в настоящем Павле, мог найти у новоплатоников религиозность, почти равную христианской, и родственные, близкие, нравственные идеалы.

Благотворное влияние борьбы с гностикой. Благотворные последствия тяжелой борьбы, которую церковь принуждена была вести с гностицизмом, проявились тотчас же. Церковь была принуждена к энергичному напряжению сил в тех областях, которыми она раньше пренебрегала; удивительно быстро развилась церковная наука. Ревностная пропаганда соперничающих друг с другом гностических школ пользовалась всеми возможными формами античной литературы: романами во вкусе простонародья, одами в высоком стиле, проповедями, посланиями, большими научными исследованиями догматического, полемического и экзегетического содержания. Церковь, которая наблюдала успех такой разносторонности, не могла оставаться позади; она с 150 г. направляет свои силы на издание религиозной популярной литературы для различных классов: и не удивительно, что апокрифические деяния апостолов церковного происхождения иногда до смешного похожи на гностические, так как их единственной целью было вытеснить эти последние.

Начала церковной науки. Одними лишь проскрипционными списками еретиков нанести поражение ересям было невозможно; следовало показать их заблуждения в каждом отдельном случае, произвольность их толкований Св. Писания, фантастичность их мировых картин и противоречия в их системах. Это способны были выполнить только научно образованные головы, и поэтому возникновение первой теологической «школы» в Александрии около 170 г. не случайно.

Тертуллиан (около 200 г.). Обширное произведение, которое Тертуллиан после 200 года опубликовал против Маркиона, заслуживает оценки и как научный труд. Тщательность, с которой он предпринимает стих за стихом разбор канонических текстов библии своего противника, с целью доказать ему, допустив даже их достоверность и подлинность, в каком противоречии с этими памятниками находится его учение, производит не меньшее впечатление, чем то чисто адвокатское искусство, с которым он пользуется полученными выводами.

Иреней (около 190 г.). Иреней, епископ Лионский, малоазиец по происхождению, написал около 190 г. большое сочинение для опровержения ложного гнозиса, в котором он первый избегает ошибок ранней апологето-полемической литературы и, вместо вечных праздных споров об отдельных заблуждениях противника, уничтожает своего противника посредством сопоставления его пустых фантазий с прочно обоснованными и содержательными церковными догматами веры.

Ипполит (около 222 г.) и Юлий Африканский (того же времени). У Ипполита, епископа Римского, около 222 г. и одновременно у уроженца Палестины, Юлия Африканского, уже появляется нечто вроде церковной истории. От Юлия Африканского осталось послание, совершенное произведение литературной критики, в котором он доказывает недостоверность рассказа о Сусанне в книге пророка Даниила. Ипполит же издавал с искренним усердием в форме проповедей и комментариев толкования Св. Писания для ученых и для общин и