Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

утренним пароходом. Сестра ужасно огорчена, но я не могу оставаться дольше. Мы все объездили, все посмотрели. Были на охоте, ездили в поле; видели, что снопов в поле много и урожай хороший. Все это было интересно и приятно. Но моя душа была далеко, там, на фронте, где муж. Сестре-то хорошо! Ее муж с ней и никуда уезжать не собирается. В субботу привезли телеграмму от Вани: «Здоров все благополучно целую твой Ваня». Казалось бы, и тревожиться нечего! Жив, здоров! Чего еще нужно во время войны? Но на сердце неспокойно… Нет! Скорее туда, к нему!.. Брат собирается ехать на кумыс. Утром в воскресенье все мы встали рано. Но все какие-то грустные, хотя утро было такое же прекрасное, как и вчера. Сели пить чай. А сестра плачет:

– Тина, пожила бы еще! Так грустно расставаться! Кто знает, соберемся ли мы еще когда-нибудь вместе?!..

Вот я уже и на пароходе. Сестра, брат, Ива и Кадя стоят на пристани. Сестра говорит мне ласковые слова и так сильно плачет, что у меня на душе становится все тяжелее. Но вот и свисток! Пароход едва заметно стал отходить от пристани… Кричат последнее «прости»… Машут платками… Родные мои! До свидания! Прощайте!.. Далеко уже осталась пристань. Хорошо видна еще только стоящая на горе церковь. Но мне показалось, что я еще вижу, как мелькает белый платок сестры… Пароход делает поворот, огибая островок, и сразу все скрылось – и село, и церковь на горе, и пристань, и Капин беленький платочек… Когда все это скрылось, то я почувствовала, что потеряла все и навсегда. Какая безграничная тоска… Долго я не могла успокоиться. Давно уже скрылись в ушедшей дали родные места, а я все стою на корме и смотрю туда, где остались мои близкие и тоже вероятно смотрят вслед моему пароходу?..

* * *

До Казани я доехала без всяких приключений. В Казани пересела на волжский пароход. У меня была отдельная каюта с ванной. Но я не воспользовалась ничем. С утра у меня болела голова, а к вечеру поднялась температура. Я прилегла, чтобы согреться, но меня продолжало лихорадить, и я не встала с постели до самого Царицына. В первый же вечер температура поднялась выше сорока. На пароходе не оказалось доктора, был только фельдшер. Ночью кто-то входил в мою каюту несколько раз, брал мою руку, щупал пульс. Утром температура не упала, а к вечеру опять поднялась еще больше. У фельдшера был растерянный вид человека, который не знает, что делать. Он спросил меня, хочу ли я послать кому-нибудь телеграмму, чтобы дать знать, что я больна. Я попросила спустить меня на берег в каком-нибудь городе, где есть больница. Но по дороге больше не было городов, а ложиться в сельскую больницу я не хотела. Так я лежала в каюте между бредом и действительностью трое суток. Фельдшер давал мне только аспирин да воду. В этом заключалось все лечение. Но молодость и здоровый организм побороли мою, может быть, опасную болезнь. Через трое суток наш пароход пришел в Царицын, где нужно было выходить и пересаживаться на поезд. В это утро температура немного упала, но я чувствовала страшную слабость и не могла не только ходить, но даже сама одеться. Фельдшер сказал, что, если бы ему разрешили, то он мог бы проводить меня до Минеральных Вод.

– Пожалуйста! От кого это зависит? Спросите, я вам заплачу за все.

– Это зависит от капитана парохода. Я пойду спрошу его. – Он скоро вернулся и сказал, что капитан разрешил ему сопровождать меня. – Это потому, что ваш муж доктор и находится на фронте…

Пароход давно уже стоит у пристани, а я все еще сижу в каюте! Спрашиваю фельдшера, почему мы не едем на станцию?

– А вот, как вся публика сойдет и не будет больше толкотни, так мы и пойдем. Спешить некуда! До поезда еще времени много.

Наконец горничная одела меня, и меня повели под руки, с одной стороны фельдшер, а с другой – горничная. Я была так слаба, что не могла даже стоять без посторонней помощи. Так меня довели и посадили на извозчика.

Когда мы приехали на станцию, пришли к поезду, а мой провожатый сказал, что везет больную, то оказалось, что в поезде есть свой фельдшер. Он пришел и, обращаясь к моему фельдшеру, сказал:

– Вам не надо ехать. Я также могу смотреть за больной, как и вы.

Мы быстро пришли к соглашению, что двум фельдшерам делать нечего. Я поблагодарила пароходного фельдшера за его помощь и предложила ему деньги, но он отказался.

– Я ничего для вас не сделал, а только исполнял свои обязанности.

Оба они, как две заботливые няни, уложили меня в кровать в отдельном купе, и новый фельдшер обещал «наведываться» ко мне: «А если что нужно, звоните, я сейчас же приду».

То ли перемена климата, то ли острый приступ болезни прошел, но я теперь чувствовала себя много лучше, чем утром, когда встала. За дорогу от Царицына до Минеральных Вод я еще больше окрепла, температура спала. Поэтому, когда на станции Минеральные Воды я не увидела Нины, которой была послана телеграмма, чтобы она встретила меня, я не очень огорчилась. С помощью фельдшера и носильщика я пересела в поезд, который идет в Пятигорск, совершенно не ожидая, что меня кто-нибудь встретит и в Пятигорске. Здесь я подождала, пока спешившая публика вышла. И только тогда мой носильщик, не спеша, вынес вещи, взял извозчика, усадил меня – и через несколько минут я была уже дома.

На мой звонок вся прислуга и дети выбежали навстречу.

– Барыня поехали встречать вас, – сказала няня. Меня раздели и уложили в постель. Нина и Маня вернулись только к вечеру, и когда узнали, что я приехала, то страшно возмутились. По их словам, они ходили и искали меня в каждом вагоне, пока не убедились, что все пассажиры уже вышли из поезда.

– А тебя не было! – закончила Нина.

– Ну, а теперь ты веришь, что я здесь лежу? Ты получила мою телеграмму?

– Получила, но мы опоздали на поезд, который ушел на Минеральные Воды. Мы решили тебя ждать здесь. И мы ждали! Но тебя не было!

Позвали какого-то знаменитого московского доктора, который практикует здесь только летом. У меня оказалось воспаление тонких кишок. Доктор предписал строгую диету и выписал лекарства. Здоровье мое быстро стало улучшаться. Я получила от мужа несколько писем. Кажется, у него жизнь без перемен! И слава богу! Написала ему все