Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

и в домех отныне не сыщеши веселия; многими женами спаслись от погубления в находниках; источают ныне силу словеньского возрождения; [2В0] неволят рукоблуды именем Христа, обличают обычай, сами же растленны; первый среди них ржет на каждую кобылицю. Более же всего страшно, еже подрывают подсыльные проповедники уважение детей к отцем, к отцем, а не к детем их обращая угрозы; неслыханно сокрушение нравов: бичуют отцей и правду их лживые заступники детей, множится непочтение, розь и высокомерие ленивых, ущербляется жизнь семейного духа [291]. И се граят общины, увеличивая полюдье по прихоти, отиимают волости правоверен, серебро их, домы их, землю их и скотье, погубляют древлие письмены и сами пишют о событиях, но уже лживо и извратно, восхваляя «недостойное хвалы и хуля достойное подражание. Не-еправедливый ко своим, будет ли справедлив к чю-жим? Не остерег Володимир лешского свата, Болеслава, воююща хитростями чешские земли; просил чешский князь помоги от Володимира и не допросился, и умре в обиде» [292].

Се изрече Володарь; аз прибавлю к слозем его, видя правдивость, ибо тогда же ходил к сестре своей Лю-бави во Мши, еже в Сиверьской земле, в двадцати по-прищех от Кури [293]. Муж Любави Довгуш, олехбвич, сотский Курьского полка, умре от ран, отбивая стяги у печенезей на Уже-реке, и бысть погребен с почетом. Аз беахъ неслъ во Мши скорбное вестье и мою тризну, имея при себе гривну серебра и некие пожити, а также угорьского коня. Любави причиталась еще доля за мужа, две гривны, шли же с полком; живым и неувечным давали по гризне, не считая оружейного, постойного и кормлениа. Два дни пробыл во Мшах, и клали требы в память Довгуша, и молились богам, и святили волхвы в капище Перуна меч Довгуша, иже сохранил и привез для сыновей, и принял (его) старший сын Славкб, и целовал, поклявшись отметити. Была тризна, и сошлись мшичи и от окружных общий. Еще не окончили обедати и не сожигали по обычаю, – появи-ся с людьми Воротила, болярец, державший даровый надел близ Мшей; откупал полюдье во Мшах [291], ненавидим за бесчиния и неуставные поборы. Ударили в било, и закричали зазывалы, и сошлось людье у торжища пред усадьбой старейшины. И возгласи с крыльца Воротила, еже великий князь Володимир повеле свергати кумиры во Мшах и христити людье новой, истинной верой. И вот свергли Перуна и Даждь-бога, Рода и Влеса, и всех остатних словеньских бозей; рубили в щепы топорами болярские холопе. Плакали, видя се, люди от поругания души и святыни ее. И плюнул волхв под ноги болярцу, и пошел прочь, а за ним и община, проклиная христов. И в новый день согнали людье на площу, и привел болярец попа в златых оде-жех, говоря: «вот стаду поводырь»; он же, Воротила, починает рубити церкву, и кто похощет испытати новую веру, того Христ избавит от беды и спасет от напасти, а кто воспротивится, тому платити двойное полюдье. И взошел поп на крыльцо, и возгласил о грехах и страхе господнем, да переломися на полуслове, сражен меткой стрелою. И схватил Воротила в заложники трех почтенных старцев, требуя тотчас выдати убийцу. Старейшина просил обождати, пока найдут, обещая за попа виру, како за княжа мужа, болярец же не внял и велел оторвати старцам брады; и свершили по повелению. Взволновались люди, взнепорядили и убили болярца; холопе же его, испугавшись, реша: «Нас самих понудили христитись. Не наше дело, куда делись поп с болярцем, про старцев же объясняйте, что хотите». И ожидали в селище. Заутре увидели люди, налилась рябина кровью, – к худу. И хватились вскоре смера именем Хвощ, негодника и лынду. И коня его не нашли. Реша люди: «Бежал, чтобы выдати (нас)». И послали вдогонь, и как не знали дороги (беглеца), послали по всем. Сами же искали стрелившего в попа, и пало подозрение на Славко, сына Довгуша. Рече Славко: «Аз стрелил по обиде». И взрыдала ма-ти (его), повторяя: «Убили мужа, и вот уже и сына отнимают». И волнились, гудели Мши, быццам улей пред закатом, и (все) говорили о Славко: «Его оправдают». И приехал из Кури болярец Феодор, а с ним полсотни дружины и доносчик Хвощ. Схватили они холопей Воротилы и насадили на одну цепь, яко разбойников. Мир же паки закликали на площу. Рече к Феодору старейшина: «Вот Славко, стреливший в попа». Феодор же, оттолкнув старейшину, возопил: «Кто христит ся, будет прощен, кто отвергнет, пеняй на ся!» Але христитись не пожелали. И почал Феодор избивати людей смертным боем, не глядючи, отрок ли, старец ли, брюхата ли жена. Мнозих попластали мечеми, а селище подожгли. Аз едва уберег ся, однако отняли мои по-жити и гривну тоже. Что скажешь насилию, еже беспредельно? Случится малая несправедливость, потянем обидчика в суд и не успокоимся, пакуль не накажут. Егда же необъятна (несправедливость), рвется душа с корени ее, сохнет сердце и не обличает более, переполнено отчаянием: сильные въявляют свои похоти, не спрашивая о правде.

Тяжко и горько (живется) людем; в страстях и терзаниях, караемы судьбою, безгласно отходят в мир духов. Жаль до слезы горючей, помочь же бессилен, – «времён не остановити. Плачю, но не легче. Велики бо-зй, огромны (их) чертоги, и малы люди; вечно уповают, и радость мимолетна; нази являются и нази исчезают, не оплаканы в обидах; подобны дитю, яже умирает сразу после рождениа.

Что же усталому от тягот, если обочь уже нет близких? Сил мализна, а осень и зима тянутся долго; ветры воют надрывно, выстуживая душу; нет прежних ожиданий, и прежние радости не манят, а новые ничтожны. Струят тихо времёны, але мимо судьбы, и не страшен исход. Се мудрость усталых: пребыти в покое, избегая страстей и риска. Зачем другая (мудрость), если не приложима, если златые плоды увядают вместе с древом? Скажю и усомнюсь в сказанном: минут-на моя истина, лишь горечь неизменна и постоянно желание Правды. И что же Правда? Не то ли, что успокаивает совесть? Не то, не то – опасно заблуждение…

Вернусь Володарю. Выслушав его о бедах Русьской земли, впроси Мирослав: «Что же надумал?» Отвещал: «Или погибну, или погублю Володимира; совесть не велит боле прислуживати беззаконию». И благословил Мирослав, поручась за него перед Могу-той; в ту же ночь проводили князя и спутников его люди от владыки Череды. Але Могута не принял Во-лодаря, бе суров и жесток его приговор: «Не верю тебе; коли прежде отрекался от веры, своего ищешь, не божьего. Ступай прочь и не поминай лихом. Коли