Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

начеку. Достиг сего и сказал: не то. Достиг и другого и опять сказал: не то. Никак не успокоится: выше всех людей поставил себя, но бози еще выше, и не сравнятись. «Если не увеличивать богатство, тает», – изрек и увидел: чем больш богатство, тем больш долгов, и бедность не уменьшается. Иное звери и птицы; коли здоровы, то и веселы, и рады всему – и пище, и лучу солнца. За все благодарны: и се по душе, и то по сердцу. Спокойны души их, некуда им падать: на земле лежат. Блаженны лежащие на земле, нет числа казням летающих в поднебесье.

Любуюсь Творением, слащу душу мудростию его. Аз не ведаю волю бозей в словех своих, но в созестн ведаю: всякое творение сочится истиной и истиной живо. При полной луне быстрее растет трава и мысль, и легче постичь прекрасное. Увидишь (прекрасное), а не дается, ускользает: лишь прекрасной душе отворяются его двери, аз же источен червем блуждений и не очищю граней, чтобы блистали зерцалом.

Се луна прозрачна меж изумрудных облацей. Катится – и на месте. И ветры шумят в тростниках, шумят в порослях и не умолкают. И шорохи, и звуки объятий, и томливое стрекотание. Но ведь – и плачи, и всхлипы, и последние мгновения. Вот суть, нет прекрасного для всех, чюжими слезьми омыта наша радость, умиляемся неведомому преступлению. В горах призраки упавших, в море призраки утонувших, в лесах призраки растерзанных, в полях призраки погребенных.

Все изречено. Все, что познали и познаем. Але изреченное не есть усвоенное, обладаем ли увиденным? Нет вечного в сотворенном, лишь творение вечно.

Трудно повестити о Мирославе, грустны людьские сказки, суд мой пристрастен, а истина безразлична, и правда неприглядна. По смерти внука Чурилы и дщери Олены (Мирослав) прогнал Лагоду и распустился с Вереей, дав распустное [283]; и остался с хворою княгиней Истомой.

Вот было гнездо, полное птенцов, и птицы сидели на ветвех, и вот – пусто древо и безлистно, и умолкло пение.

От христов быша мор сей на домы и зараза сия на души, дышали люди смрадом беззакония и пропадало (в них) стыдение. У Сиволапа, воеводы, забрюхатела дщерь, а стал пытать, открылось, еже блудила и с уеми, и с подворными холопеми; позор для воеводы, осуждение в молве. Отец в муках, а дщери ни хны, выкинула и сама увязалась за кыевским сотником; он же и вена отцу не дал, и в жены ее не принял, заво-лочилась, не любы, но прелюбы недостойных стали (ей) уделом, давилась не калачами белыми и не пряниками печатными, а гороховой кашею да головастиками 284.

Отчаяние правит человецем на пепелище. Скорбно ясити вне времен и событий. Приняв много огорчений, возалкал Мирослав забвения; тяжко болен рассеянием Духа, с ревностию лечил княгиню Истому. Искал снадобья и редкие ныне травы, сзывал искуснейших лечцев и ведунов, щедро одаряя; одевался и ел, равно смер, напрочь позабыв об имени своем и державных заботех. И пришел Хлуд, волхв из святища в Рогатье, балий, искуснейший в Дреговичах, наделен чюдесною силой: по звуку бчелы ведает, со взятком летит или без; тронет коня рукою, и се бесится, в мыле, быццам влок в конюшне, или же успокоит самого норовистого; кому прикажет: спи, спит, кому прикажет: бодрствуй, не найдет сна; духов умерших вызывает и душе велит странствовати. Сказают, обидел Хлуда некий велможа, ударив плетью; рече к нъ Хлуд: «Поди с плетью к холопем своим и проси постегати за мя; который содеет, тому дай гривну». И не воспротивился велможа, и поступил по слову.

Осмотрел Хлуд княгиню и рече: «Сохранит живот, пакуль будет пити из озера Семи духов». И возили воду для княгини на конех, ходя три дни к озеру и три дни от озера. И однажды задержались, переходя реку, а запас воды исчерпался, и вот испила княгиня ключевой воды и тут же скончалась; и погребли с почестями, и в тот же день отпустил Мирослав своих хо-лопей и закупей, оставив одного отрока; терем уступил дружине, серебро раздал бедным, удивляясь, сколь много оказалось (их) на его земле.

«Мудрость мудростей не имат слове», – гласят Веды; в толкующем Книжии звучит иначе: «Страшна мудрость, деля кой уже не сыскати словы, але истина есть». То и другое не равнозначно, но велми любопытно, хотя и грустно: ужли разум на вершинах утрачивает разумность? Але постигшие Веды впрямь не размыкают уст. В Книжии еще сказано: «Не имеющие своей жизни разрушают чюжую; живущие своей созидают (чюжую)». Трудно жити своею жизнью, в на-добь мужность и терпение; легко ли низати жемчуги дней на нить судьбы, коли в страхе потерь?

Со дней Великой Скуфи словень не избирает князем (человека) несчастного; если же (избранный) князь становися несчастен, отпускали, считая, еже не угоден богам. Дольше всех держался обычай в Дреговичех и в Мерех; другие же, уступая силе, не следовали предкам.

Оставшись один, позвал Мирослав думцев и просил сыскати нового князя. Они же не согласились. Але не потому, что любили (его), но боясь за себя: тревожны быша времёны, и бурно море событий, никто не знал, куда правити насад и будет ли ему пристань. Реша думцы: «Неловко нам, князю, у нас домы, а ты один, возьми себе жену; не велми стар, будут у тя еще деда». Отрече Мирослав: «Не исполню (вашего) желания; не поведав о жизни (своей), не возьму (девицу) в жены, поведати же не могу: в боли душа, хощет, чтоб разумели молча». Они же, не оставив затеи, стали наперерыв звати Мирослава в гости, и всякий раз показывали (какую-либо) девицю знатного рода. Мирослав же не замечал. Але изречено: если хотят женити люди, вспомогают им злые духи. На исходе зимы, в Ве-ребьин день, принося жертвы в святище Даждь-богу, узре Мирослав среди толпившихся обочь алтаря деву с перуновыми лозьями, дщерь Лешка, старейшины из Сениц; было ей имя Забава. И посла Мирослав к ней отрока спросити, не пойдет ли позабавити князя; и отвещала: «С охотою». И посватался Мирослав с ра-достию и, дав вено, женился. Жена же рече к нъ по второй седмице: «Многоречив ты, князю, хощу спы-таги, каков (ты) есть, излишне ведати, каков был». И оборвися сердце у Мирослава; уразумел ошибку: отсечешь ли прежнюю муку, если и ушла прежняя жизнь? И вот отослал к Лешку дщерь его; Лешок же оскорбился, возжегшись коварной враждою; стал потай доносити Володимиру в Кыев об умысльях Мирослава; Мирослав же, хваля мудрость Лешка, доверялся ему, не чуя беды.

Усталому