Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

от новогородской думы, поссорился с Велигою, пеняя ему за обман; Велига, в свой черед, упрекал Есислава за не-блюдение ряда. И вот Велига восставил прежнее владение, а войско Мирославле, посланное в Друтесь, потерпело поражение.

У (всякой) беды длинное начало. Было еще вот что: жила в Полотей жена Славуты с дщерью Оляной, любимицей Мирослава; и позвал к себе их Мирослав по смерти сына, они же отказались, прокляв его за погибель отца и мужа. И взял Брячислав, сын Есислава, Оляну в жены; Мирослава даже не позвали на свадебный пир и подарки его вернули, не распечатав. В первых гостех пировали на свадьбе Рогнед и Велига и пророчили Брячиславу княжение в Менеси. Ослепясь ненавистью к Велиге, подметнул Есислав к Володими-ру безымянную берёсту, обличив заговор и плутни Рогнед; не утаил, еже передарила Велиге серебро от Воло-димира, и кубки, и сосуды, называя новых володете-лей из радимичей; и о том не утаил, еже родила (Рогнед) от Велиги и умертвила младенца, боясь позора.

Володимир же, вернувшись из Новгорода, возносил в моленьях с епископами хвалу Христу за избавленье Кыеза, убеждая кыевцев, еже господь навел на поганых ослепление, оттого перебили друг друга; кто же, возмутясь ложью, называл избавителем Могуту, того пытали страшными пытками. И носили по улицам цареградские мощи, и Володимир раздавал гражанем мясы, хлебы и вины.

Получив подметную грамоту с обличениями Рогнед, Володимир посчитал, еже от Мирослава. Ненавистен человецу раскрывший позор его; сице Володимир: замыслил лишь недоброе на дреговичского князя. Распалясь однако ревностию и обидой, велел некому церковному велможе ехати в монастырь и сведати (обо всем), дабы уличити Рогнед. Явися посланник в Заславье, и расспрашивал у черниц и привратников о Рогнед, она же истолковала се кознями Мирослава и мстила наговорами.

Застят взор слезы, омрачают ум терзания души, ка-ко пересилити ся, како узрети правду и сказати о ней? – выше нас; добра ли, зла ли, выше, а сказати – перший долг (человека), ведь и совесть (всего лишь) – жажда правды. Безутешен, сыщу и утешение: любозь мешает узрети правду, але ведь она же и вспомогает. Богам люди что рыбы и травы, хощут сохранити тех и других, але невмочь: твари, обретшие волю для творения, замыслили соперничанье и уже не повинуются. Скорбное безумье окончится самоизгубленьем, едина правда, никому не уклонитись. Ненавижю Володимира, но и сникаю пред ним с восторгом. Изречено: самый справедливый несправедлив и справедлив самый несправедливый; аз же, убогий, зрю прежде снопы на поле, а не зернье в колосех. Свидетельствуют, еже Володимир возвратися из Новгорода с иным сердцем; приумнолсило правды, вкусив от горечи ее; преждь был опекаем Добрыном; оставшись один и трудно нащупывая дорогу, ужаснулся бремени самодержца и покинутости средь сонмища кланяющихся; полно округ прислуживающих, да мало служащих, довольно советующих, да мало правящих волю; много порицающих мзду, да вси мздоимецы. На могиле Добрына почуял внезап границю жизни, яко дыхание в лице; становятся (самими) собою люди, все свершившие и от людей в свершениях более уж не зависящие. Таким стал Володимир; уразумел, еже свершил возможное свершити, а невозможное не свершит; уехал удачлив, вернулся мудр, уехал молод, вернулся стар, дней же пробежало совсем немного. Быццам отверзлись очи: оувиде алчность и ненасытность ближних – протянули руки и к богу, и в нем зрят должника своего, дойную корову, нечесан-ную овцю. Жалися Володарю, первому воеводе: «Паки глаголют слуги христовы: мало даров и приношений, хотят еще больш; торопят умножити стадо, ради чего? Богу-то дороже заблудшие, не грех ли творити насилие, поспешая излишне? Епископам что? – держат ответ пред богом, а мне еще и пред людием держати, – легко ли (жити) нелюбиму с любящим сердцем? Неволя острит обиду». Однако же не прозрел судити о боге по жерцам и уступил еще немало в то лето, прибавив к церковным судам [279].

Человец, что кадь: аще вычерпает из себя, растрескается. Сице Володимир: свершив многое, предал ся сомнению. Не любили его люди и выказывали явно. Придя в Будути, идеже бысть рожден матерью, оувиде Володимир: сидят старцы под дубом и ведут беседу, а его, приметив, не примечают. Подъехал на коне, рече к ним: «Чему не встанете и не поклонитесь? аз есмь князь ваш». Старцы же не встали и не поклонились, а некий (из них) отрече: «Преждь князи не молвили ни к сельчанем, ни ко гражанем, сидючи в седле, людьс лее поклонялось токмо бозем». И было то больно Воло-димиру, понеже считал ся достойным благодарности и любви.

В тоске души искал Володимир уловляти сердца человецей; завел частые застолья и звал на пиры, кроме гридей и попов, простолюдье – смерей и ремеслей, ниже купцов и христов-скоморосей [28°]; скомороси плясали и пели, играли на гудцех и забавляли учеными медведями и собаками, показывали чуды и дивы, сказывали былины о предках, поминая Перуна и Влеса, и Володимир не осекал, епископы же называли былины богомерзкими и затыкали уши. И внимал Володимир о делах Русьской земли всем, приходившим на застолье, однако редко следовал советам. Сведущие приводят его словы: «Уйдут от мя силы, коли уйдут люди. Друзей обманешь, жен обманешь, народ не обманешь. Сколь ни стращай плетью, не станет слушати, сколь ни раздавай пирогов, благодарити не будет, коли не узрит в князе заступника правды и не почует в делах его доблесть и мудрость». Раздавая подарки и брашно, оделяя же больш всего нищих и калек, чаял Володимир еще спасти душу, отягченную неблаговидными поступками.

Однажды зимою привели к Володимиру почти на-аих правоверей, старца с сыном, иже не бунтовали су-проть Христа, но, ходя по погостам, учили народ безмыслию и покорности судьбе. Реша придворцы к Володимиру: «Словень уже повинуется, нет в ней больше силы поклонятись болванам». Впроси Володимир приведенных: «Что несете?» Рече старец: «Покорность судьбе». Рече младый: «Терпение»; и взяв из жаровни горящий угль, держал в ладони, доколе не запахло паленым. И дал им Володимир серебра и одежду, и отпустил, оставшись в тяжкой задумчивости. Спросили придворцы: «Почто хмур?» Отрече: «Не заблуждайте, народ от мя отшатнулся. Да и другой уже: не токмо терпит, но ищет смысл и радость в терпении. Если неправда остается, а они учат «молчи», нет уже (никому) надежды». И озлясь, повелел вернути во дворец старца с сыном; и пытали странников, и забили до-смерти.

Страшна безответная любовь, дика и ревнива, сродни ненависти. Похвалялись епископы чюдёсами, исцеляя немощных, и се пришел к Володимиру По-визд Овручанин, и рече: «Аз силою Могожи и Влеса, исхитряющего мудрости, содею чудесы, еже не содеют