Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

или не Русьской земле слава моя и совесть?» И возразил: «Единая голова у ничтожного тела, и то оба безумны; како же приставити едину к великому телу? – не счесть нелепостей». И услыхал от великого князя: «Ежли б ни упрямство волхвы, разве затеял бы переворот? Не помнишь, как упрашивал их признати владыкою? Не токмо першим, и опошним не всхотели». Притворщик Володимир пуще скоморосей на игрищах, але на сей раз не притворил; побурел в лице, вспомнив о несговорчивости ильменьских владык; осмеяли после болгарьского похода: «Вси человецы под Небом, и князи. Владык же выбирают из познавших бозей в умении правити страсти». Урекали за блудодейство; не ведал ужо, чем смиркти ся; по всем землям выискивал диковинных жеребиц.

Аз попенял Володимиру за велмож от варязей и грек, застящих правду. Отрече: «Како обойдусь без них? Свои-то лукавят: попросишь помоги, нарядят полк, а чуть споткнешься, обступят тремя. Да и то причина: словень без соперников обыкла дремати; серед себя звезд не терпит; только соперничая, явит несравненную силу; со словенью ведь проще всего бранитись миром». Чюжие, лживые словы осели на устех; сице внушают находкики о своей пользе. Что волею влезет упрямецу в уши, клещеми из головы не вытащишь. Не оттого ли усомнилась в себе словень, что округ стола сгрудились варязи да греци и, перемигиваясь, наперебой подхваливают друг друга? Сговорясь грабителями, повсюду говорят о себе: мы и умнее, и сноровистей, и честнее, и справедливей; а что часто твердится, то ведь я крепко в душу садится.

Не каюсь, еже не сдержал ся: с негодованием отверг служити Володимиру, склонял мя ставити остереги по Ирпеню. Сказал ему напоследок из Вед: «Создавший дом в нем чужой». И сказал Володимир с небывалой кротостию: «Вси камени правящему божью волю, одинок до могилы, утешит лишь лживый».

Вспоминая горькое, уклонился повести; продолжи). Вот сходились ко князю Мирославу в Менесь оби-ясенные, и давал иным землю, иных селил во градех и брал в дружину, и было вызовом, нетерпимым для христов. Ненавидели окаянные и строили ковы. Володимир без надобей, быццам посла, держал при Мирославе Еси-фа, попа из Переяславля, полянина, искушена в христовом учении, мужа неистова и льстива, в очех мысли читающа, по руцем судьбу предсказующа; был соглядатай после епископом в Смилени. И вели просторные беседы, ища поколебати один другого; люди же следили, чья правда возобладает. Рече Мирослав к Есифу: «Христы глаголют: рожден человец для страдания, отчего?» Отрече: «Сия жизнь – ступень к загробной, ся призрачна, та подлинна. Посему нет (здесь) надежды от человеца, но лишь от бога; гибнет правый и виноватый, всех уложат, яко снопы, в свой час». Рече Мирослав: «Живем, егда живы, и живы, пока не истощили надежды на человеца, и бози не при чем, понеже вершат законы, а не поступки. И се колодезь надежды: никто не поступит со мною, како не было еще (поступлено) с человецем преждь, путь хоженый, радость и скорбь новы для меня, не новы для бывых на земле. И коли терзаюсь, чтобы возгласити о боли, тоже ведь было; приму судьбу достойно и с твердостию, хуже (мне) не будет, чем было (другим); стану утверждати ся наперекор всему, коли считаю правым, ибо тяжелее всего уйти, унеся совесть в молчании: нет ведь суда божьего кроме людьского».

Сказал Есиф: «О мудрости жизни охотно рассуждают несчастные, сытые счастием рекут о будничном, уловляемом в очевидном. И что искати слишком большой силы, коли следом приидет бессилие? Пустая веpa – начало человеца и пустая вера – исход его». Й паки возрази Мирослав: «Не создан мир ни нашими боземи, ни вашим богом, но из бозей соткан. Коли ire было (ему) почина, не будет и конца; коли не было смысла, не будет и бессмыслия, коли не было пстшпл, не будет и лжи».

Сказал Есиф: «Ваши бози – пустые знаки, не мс;к-но их уловити в буднях. Наш же един и во всякий час сущ в трех лицех: бог-отец, бог-сын, и бог-дух». Сказал Мирослав: «Украдено суждение; указуют Веды: бози – что зришь, о чем размышляешь и закон, по какому совершается. Веды же писаны до Христа».

Сказал Есиф: «Учение Христа было и до Христа, але не открыто для людей и не познано ими. Искали наградити хлебом, потребна же была истина. Вот, заспорили неколи богач и мудрец, кто больше даст голодным. Богач возгласил: «Аз накормлю». Мудрец оспорил: «Накормишь на день или на два, аз же дам истину, еже накормит во всякий день». Ваши бози, что богач, наш Христос, что мудрец». И посмеялся Мирослав. «Сю притчу слышал от дед своих. Але есть и другая еще: «Некий князь пожелал узнати, кто в племени наибольший искусник. Созвал для суда мудрейших. И пришел человец, и высек из каменя лик князя, подобный живому, и все изумились, говоря: «Искусник! Зрим одно и одно чувствуем». И пришел другой, и отлил из серебра некую вещь. Сказали: «Се ящерка». И еще сказали: «Се орел, расправивший крылы». И приговорили мудрецы: «Еще больший искусник: зрим одно, а чувствуем многое». Обиделся умелец, приходивший первым, и послал к судьям своего холопа; он же, влача горшок с горстью пыли, вопил: «Великая святыня! Великая святыня!» Сказали мудрецы: «Сей непревзойден, зрим многое, а чувствуем одно». И заключил Мирослав: «Егда чересчур внушают людеы, сомневаются в правоте; со временем переубедишь и тех, кто думает инакш, але правда останется, какою была, и увидят ее вдруг среди застолья лжецов».

Сице спорили Мирослав и Есиф, не таясь от мужей, внимавших спору. И однажды вошел к ним огнищанин и рече: «Взгляните в окно». И увидели во дворе волхва, неколи ушедша в Кыев со словеми: «Не стоит брани-тись с сильнейшим; и слабейшего ничтожити без смысда. Все свершается помимо нас, и если не защитят себя бози, что (им) наша заступа?» И вот стоит без ушей и без носа. Позвали несчастного, и впроси Мирослав: «Кто посмел надругатись над тобою, обезобразив?» От-рече: «Христы, понеже был неразумен и упорствовал. Ныне же принял Христа и отверг Могожь и Влеса, и счастлив. Христись и ты, ибо долг, тяготящий душу, обуза, и нет святого ни в нем, ни в ней». Отпустил Мирослав богоотступеца и велел уйти Есифу, невмочь уняти огорчения. Призвав владыку Череду, впроси: «Устоят ли смере, коли отрекаются волхвы?» Отрече: «Прежде всех отрекаются поучавшие, возомнив, еже постигли; але до нового страдания в судьбах. Будет новое страдание, и новый позор, и новое бесчестие поучавших и внимавших поучениям, и приидут к