Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

в угоду епископу? или князю, требующу себе мудрости, как полюдья, но лишь пьянеющу от угождения и безумеющу от славословия? Не растет и лопух, коли приставити листья дуба. Зелены ветви притворных похвал, но и они обнажаются, открывая сокрытое прежде.

Желает смерти моей лживо прославляющий мя.

Кем стал в родной земле, не ведаю ныне, бегу по отчине травленным зверем, и нет пристанища. Але не отвернусь гласа судьбы: служю боли и совести, не кала-чю и не мягкой постеле. Не должен никому серед должников; закуплены по последний день, не ведают радости от воли в душе; ядут и совлекаются ради яденья и совлеченья, а дни мимо в ложной торопливости и пустой суете. Идеже восчувствовать бозей, коли нету служителя им?

В лихой год хрищенья обретал ся в Кыеве стольным летописцем, обучен грамоте милостью Будислава Сивер-ца и нужею разума отца моего Солна, сына Домослав-ля, неколи старейшины в Ипутех; приняти Христа отказался с негодованием; Истина ведь одна, если бы миров и было бессчетно; чюжие же бози хуже своего лешего. Болярец Ингерд, тысяцкий, купно с попами от грек наущал тогда Володнмира прогнати или казнити ослушников; простое замышляли: посечи прежние опоры, а свои поставити, искоренити князей словеньских, дабы самим вокняжитись. Не вышло, цел о лысину, сло-мися гребень о нечесанную браду; наветы и клевета потрясли гридей, штодень вершились побойные споры и уреканья, однако устояли. Дружины роптали: «Кому иные князь в службех?» И людье ударило в набат, едва опрокинули кумиры на Перун-горе, и учинило неповиновение; немало пролилось крови; унесена волнами, смыты следы, але вечно преступление в душех преступников, и правда пугает их.

О мука мук – зрети подлого раба, жгущего святыню вольного мужа! С поспешеньем татей ломали святища, и правили во граде корсуньские лукавецы да кыев-свие недотепы.

Много трудов, да мало плодов. Забыты быша мои старания: и бденье по остережьям, и хождения в Пече-неж под стременем Ярополчим, и посольство в Булгарь; все забыли и самого недосеку-одноручеца; издержался до последних меней кормилец престарелому отцю, сестре-вдовице, хворым женам и неразумным еще чадем; два холопа были, касожин Коча да муром Анко, отпустил на волю – нечем кормити, а продавати по честной службе – совесть; снес в торги гридиче платье, бисер и колты от жен, и коня, и седло печенежье в серебряных бляхах, и землю продал, и дом; только и осталась клеть о едином окне, плетеный короб с книжиями да берёстами от знатных мужей; да еще меч русьский, жалован Святославом. Чего ждал в Кыеве? – соромно было нищу и бесславну ворочатись в Менесь, да и как? – меньш четверти гривны за двенадцать душ провоза не встанет, да еще брашна напасти. Сице терпел в заботех, пренебрегаем былыми друзиями, але не падал духом: все переменливо, не токмо удача, но и бедствие. Об лето еще так сяк: поднимусь до зари, выйду с детками чрез Полнощные вороты, выпрошу у перевозчиков долбушу, отведем повыше по Реке и бьем рыбку острогою или вы-ловляем удою. Заскрипят возы на ближней дороге, сме-ре на Торжок повалят с луком, репой и мясами, а мы уж тут как тут – домой трусим. Коли уловно, жены рыбу запекут в дубовом листке, убрусы пониже повяжут да ко Своду пойдут, – люди в маяте суда-ряда дожидаются, того вирники привели, того мечники притащили, а другой и сам от судьи правды всхотел. Иные купят рыбу и квасу попьют с охотою, а нам пропитание. Об зиму, ведомо, потуже, – куда однорукому на охоту? – дровишек собрати, и вся забота. Жены, те напрядут и наткут, да много ли возьмешь за товар? На Менном дворе жито уже не дают, запрещено указом. В голод и холод били челом волхвам; кормили отцы обычая, обогревали, не оставляли в отчаянии; сестру и батюшку схоронити пособили и на тризну серебра дали. Умышляли ведь христы коли не силою, то разорением и нищетою растлити и расслабити душу; ввергнути (человека) в одиночество искали, оставив глаз на глаз с бедою. Але не падали правоверы, бо поддерживали друг друга; легче легкого ведь погубити ся, коли радети (только) о себе. Мирослав, случай повстречав мя, пло-кал чистой слезою: до чего довели! Аз же бедствую, але в услужение не иду; обида безмерна, да и людье округ держалось стойко, не отступало бозей. И горшечники ко мне приходили, и мостари, и коЕали, и швецы, и рыбари, вси отверженные, и ободрялись взаимно. Подсылали доносчиков от митрополита, да убирались нечестивцы не солоно хлебавши: записная харя чумаза, да за сто поприщ блестит. И се учинили христы искушение для бедствующих; возводя в Кыеве Богородицкую церкву, позвали тружатись, кто хощет; нароком платили хлебами и мясами в изобилии. Але никто из истых правоверей не соблазнися. Возведена церква отступниками да холопеми. В Ведах же сказано: «Сотворенное холопем не утешит сердца и не простоит долго».

О мука бессильных свидетелей! Поруганы капища, кумиры посечены, кощуне святым каменем мостят пло-щу пред церквою; образы древляные, искусно сработанные, обобраны, сорвано (с них) злато, сковырены жем-чуги. Спасено мало; уцелелое собрал на своем подворье Михаил, митрополит, и потай пустил на изгуб. На грамоты, на жития и летописания охотились, быццам на редкого зверя; платили серебром по весу. С умысльем топтали Слово Предков, и князь Володимир, ослепнув в угождении лукавому Христу, потворил сожигателем сотворенного подвижниками на радость человецей и просветление их. Се преступление преступлений, не сы-скати (ему) искупляющей кары. Взращаемы в долгом прилежании, аки жито, мудрые книги пособляют кре-питись в напастех судьбы. Предпочтет смерть человец одинокости своей и отчаянию, коли не услышит гласа человеца, в ком признал бы единодумца во страстех и надеях. И се книги, творящие чюдо вспоможения от души к душе, знищены, и нет их отныне; осталась боль в людех, и неизживна.

И вот еще бесчестие Володимира, за него опозорен навеки. Собор возводимый не возводился: что в день построят, в ночь разрушат, и творили сами христы, дабы спихнути на волхвов, говоря: их колдовство и гадания вызывают злых духов. Схватил Володимир волхвов, а с ними владыку Провида Полянина, и задушили в узилище, еже под митрополичим теремом. В ту же ночь христы подожгли домы правоверей в Старом посаде, и сгорело до сотни, людей и того больш. Сгорел дотла и Олгов Дом, святище чюдесно, единец по земле; в Доме прорицали прежде грядущее, и прореченное сбывалось; предсказали ведь и хрищение, и низложение Перуна, и отречение от бозей, але никто не принял надлежаще; дальнюю беду не держат