"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

Свидетель сделал болезненную мину на лице и, едва выговаривая слова, произнес:

— Она говорила, что будет трахать меня так, как никто никогда…

Его последние слова утонули в возмущенном гуле шокированной публики. На сей раз ни молоток судьи, ни ее возмущенные возгласы не помогли. Излишне перевозбудившаяся публика считала необходимым высказать все, что она думает по этому поводу. Из зала в адрес Вирджинии Кристенсен полетели грубые оскорбления.

На сей раз терпение Флоренс Кингстон лопнуло, и, в последний раз грохнув деревянным молотком по столу, она закричала:

— Я требую очистить зал! Секретарь, освободите зал суда от посторонних!

Обмениваясь друг с другом недовольными высказываниями, зрители неторопливо стали подниматься со своих мест и, сопровождаемые внимательными взглядами дежуривших на судебном заседании полицейских, стали покидать зал. Особенное возмущение распоряжением судьи Кингстон выражали журналисты. Один из наиболее смелых выкрикнул с галерки:

— Это незаконно! Пресса имеет право присутствовать на заседании суда!

Эти слова возымели свое действие, и Флоренс Кингстон, немного поразмышляв, снова стукнула молотком и добавила:

— Репортеры могут остаться.

Разумеется, они и сами не собирались уходить, поскольку никто из них не хотел лишать своих читателей или слушателей столь сенсационной информации. К тому же, близилось завершение судебного процесса и вот–вот должна была наступить драматическая развязка.

Поскольку в заочном споре между обвинением и зашитой после первых двух дней судебного процесса первенствовал адвокат Вирджинии Кристенсен — Мейсон Кэпвелл, а сейчас у обвинителя Терренса Мессины появился шанс склонить чашу весов на свою сторону, присяжные заседатели были поставлены перед трудным выбором.

Вряд ли кто‑то из находившихся сейчас в зале заседаний взял бы на себя смелость предсказать исход этого процесса. Судя по всему, у защитника оставались мизерные шансы на то, чтобы добиться вынесения оправдательного приговора — слишком убедительными и неожиданными были признания нового свидетеля обвинения. Появление на сегодняшнем заседании Джозефа Макинтайра действительно грозило внести перелом в ход дела. А именно это и было интересно публике, читающей и слушающей скандальную хронику.

В Бриджпорте, наверное, с самого дня его основания, не было столь громкого и скандального дела, как процесс по обвинению Вирджинии Кристенсен в убийстве миллионера Лоуренса Максвелла. На информации из зала суда наиболее расторопные и бойкие журналисты могли сколотить себе немалый моральный и материальный капитал. Подобного рода информация, само собой разумеется, занимала ведущее место в выпусках новостей и на газетных страницах. Каждый из репортеров считал своим долгом, на сколько это было в его силах, расписать леденящие душу подробности и сделать из этого далеко идущие выводы. В журналистской среде такие сенсационные дела иногда называли «кормушками». Оно и понятно — не слишком‑то приятно было изо дня в день расписывать подробности заседаний муниципалитета или тратить свой талант на интервью с очередным героем–садоводом, который умудрился вырастить трехметровой высоты кактус.

А потому на галерке, где собрались журналисты, последнее заявление судьи Кингстон было встречено с явным одобрением. Немного для виду повозмущавшись, репортеры снова навострили уши, стараясь не пропустить ни одну, даже самую на первый взгляд незначительную, деталь.

Мейсон сидел с совершенно потерянным видом. Сейчас его охватила волна таких противоречивых чувств, что он никак не мог разобраться с главным источником своего отвратительного настроения.

Во–первых, его терзало чувство обиды на Вирджинию из‑за того, что она ни словом не обмолвилась ему о существовании такого важного свидетеля. Разумеется, он и сам до некоторой степени был виноват в том, что не позаботился об этом. Однако дело, в конце концов, касалось самой Вирджинии. Если она была заинтересована в том, чтобы сохранить себе свободу и — что совсем не маловажно — восемь миллионов долларов, она должна была предупредить своего адвоката о всех возможных поворотах в деле. Конечно, Вирджиния не могла предусмотреть всего на свете, однако хотя бы словом заикнуться о своих прежних связях она была просто обязана. Судя по словам Джозефа Макинтайра, Вирджиния Кристенсен действительно любила доминировать над мужчинами, и если Мейсон Кэпвелл не придавал поначалу этому особого значения, то обвинитель Терренс Мессина прекрасно понимал, на чем можно построить свою версию убийства Лоуренса Максвелла.

Мейсон злился еще и потому, что помощник окружного прокурора отнюдь не скрывал от него своих намерений. Еще несколько дней назад, едва ли не при их первой встрече, Терренс Мессина заявил, что главной уликой обвинения, доказывающей виновность Вирджинии Кристенсен, будет ее тело.

Мейсон тогда не придал этому значения, и совершенно напрасно. Помощнику окружного прокурора нельзя было отказать в настойчивости в достижении своей цели. Он планомерно, один за другим, выдвигал все новые доводы в поддержку своей версии, и если с первыми двумя свидетелями обвинения Мейсону удалось, хотя и не без труда, справиться, то что делать с Джозефом Макинтайром он попросту не знал.

Перед началом допроса нового свидетеля у Мейсона еще теплилась надежда на то, что в ходе разбирательства всплывут какие‑нибудь подробности, за которые сможет уцепиться адвокат, чтобы оправдать свою клиентку. Однако, как показал ход допроса Джозефа Макинтайра, на импровизацию Мейсону надеяться не приходилось.

То, что говорил свидетель, выглядело для присяжных заседателей истиной в последней инстанции. Да, наверное, в каком‑то смысле так оно и было. У Мейсона не было ни малейшей зацепки. Если бы Вирджиния хотя бы предупредила его о существовании этого свидетеля…

Даже перед самым началом судебного заседания она ничего не сказала Мейсону. На что она надеялась? Может быть, у нее в запасе есть какие‑нибудь собственные аргументы против показаний, данных Джозефом Макинтайром? Не может быть, чтобы она не догадывалась, о чем будет говорить ее бывший возлюбленный. Наверняка, ей все это было известно — известно лучше, чем кому бы то ни было. Но она даже не посчитала нужным посоветоваться со своим адвокатом.

Мейсона удивляло, что Вирджиния совершенно спокойно слушала показания Джозефа Макинтайра, лишь изредка сверкая глазами — очевидно, ей тоже было неприятно это слушать.

Нет сомнений, что ей было не слишком приятно слушать этого богатого, но немолодого, лысеющего человека, с которым у нее когда‑то были сексуальные отношения.

Кроме того, Мейсон испытал самый настоящий шок, когда Джозеф Макинтайр сказал о том, что Вирджиния привязывала его ремнем к кровати. Мейсон почувствовал себя поначалу оскорбленным, а затем униженным. Не только ему довелось пережить подобное. Другими словами, его мужское достоинство было ущемлено. Мейсон даже теперь не мог понять — почему он так покорно отдался во власть Вирджинии, почему позволил ей так овладеть собой? Ответа на этот