Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Кроме этих лиц в составе сазоновской канцелярии был ещё секретарь Сазонова Петров, которого когда-то царское правительство (вернее, Сазонов) не решилось послать в большое посольство из-за недостаточно аристократической фамилии. Позже тот же Сазонов сделал его своим секретарём, и Петров (которого не надо смешивать с Петровым-Клинским, переметнувшимся к большевикам ещё осенью 1917 г.), молодой человек без единого волоса на голове, старался во всём походить на «секретаря министра», с весьма значительным видом докладывая Сазонову о том или ином посетителе. Ничего другого, впрочем, он не делал.

В том же здании посольства, но на неопределённом положении были ещё два лица, немаловажных по своему значению: первый — небезызвестный нам А.Н. Мандельштам, доктор международного права и бывший 1-й драгоман нашего посольства в Константинополе, а второй — посол в Риме М.Н. Гирс, сын бывшего министра иностранных дел при Александре III Николая Карловича Гирса.

А.Н. Мандельштама я давно знал, встретились мы радостно, так как личные отношения наши были хорошими. Я описывал уже, как в 1917 г. Мандельштам не удосужился приехать в Россию, чтобы занять там пост директора Правового департамента, и как мне пришлось из-за этого единолично исполнять обязанности юрисконсульта Министерства иностранных дел во всё время Февральской революции. Сазонов не любил Мандельштама, в своё время я рассказывал, почему и как это случилось. Мандельштам был в смертельной обиде на Сазонова за то, что тот после ухода Нольде во II Департамент в 1916 г. назначил начальником Юрисконсультской части не его, Мандельштама, а совершенного новичка в министерстве профессора М.И. Догеля.

Эта обида и помешала Мандельштаму вернуться в 1917 г. в Россию, и он сидел в Швейцарии, печатая там на французском языке книгу «Le sort de Г Empire Ottoman». Книга вышла накануне большевистской революции. Мандельштам, со свойственным ему невезением, написал громогласное предисловие, где восхвалял и П.Н. Милюкова, и А.И. Гучкова, и А.Ф. Керенского, и вообще всё Временное правительство как первого состава с князем Г.Е. Львовым, так и второго. Но только эта книга вышла, не успев даже дойти до России, как произошёл переворот и Временное правительство кануло в Лету. Лесть Мандельштама, таким образом, потеряла практическое значение для его дипломатической карьеры.

Случилось, однако, другое — началась гражданская война, снова выплыл на свет божий Сазонов и приехал в Париж во время Версальской конференции 1919 г. За неимением другого юрисконсульта — знатока международного права он пригласил Мандельштама. Тот согласился, так как никаких других перспектив не было, и после шумных фанфар деятелям Февральской революции стал фактически вдохновителем дипломатии белого движения. Так два врага волей-неволей сошлись и стали, стиснув зубы, работать вместе. В особенности пикантным оказалось положение Мандельштама, который только что собирался делать карьеру в «революционной России».

На практике из этого неожиданного сотрудничества Сазонова и Мандельштама вышло нечто весьма мало полезное и для России, и для белого движения. Дело в том, что сам Сазонов в международном праве вовсе не был силён, он мог давать Мандельштаму только самые общие инструкции, а всё остальное предоставлял своему юрисконсульту. Я уже отмечал, что Сазонов по свойству своего характера скорее давал свободу своим ближайшим сотрудникам, чем её стеснял, оставляя на них и ответственность. Здесь же, даже если бы он был недоволен Мандельштамом, он не мог заменить его никем другим, и таким образом Мандельштам получил carte blanche в своей работе.

Михаил Николаевич Гирс

Ниже я сообщу содержание моей подробной беседы с Мандельштамом, из которой мне стало ясно, почему и как Сазонов — Мандельштам потерпели такое жестокое крушение в эпоху Версальской конференции. Теперь же, чтобы не прерывать хронологической последовательности изложения, перейду к другой фигуре на нашем дипломатическом горизонте, о которой я знал доселе только понаслышке, — к М.Н. Гирсу.

В Петрограде в эпоху мировой войны мне пришлось встречаться с его братом Николаем Николаевичем Гирсом, бывшим ранее послом в Вене. Это человек классической дипломатической школы, действительно опытный и изучивший своё ремесло, но в это время он уже был не у дел. М.Н. Гирс заменил моего дядю Н.В. Чарыкова на посту посла в Константинополе в 1912 г., при нём 19 октября ст. ст. 1914 г. была объявлена война Турции, и он со всем составом посольства через Румынию прибыл в Россию. Затем во время войны М.Н. Гирс был назначен послом в Рим, где и оставался до советской революции.

От Чарыкова я имел о Гирсе много биографических сведений. Факты рисовали его как человека безупречной старой дипломатической школы во всём, что касается форм дипломатического общения и приёмов работы. Человек большого и разностороннего дипломатического опыта (Гирс был и в Америке, и на Дальнем Востоке, и на Ближнем, и в Европе), в возрасте далеко за 60 лет, он был пунктуальным исполнителем министерских инструкций, ничего самостоятельного за всю свою жизнь не сделал, и политические симпатии его были неясны. Так, например, я доподлинно знаю от лиц, беседовавших с ним в 1913 г., когда он был константинопольским послом, что он видел спасение России в союзе с Германией, но во время войны он выглядел, как и все остальные чиновники ведомства на активной службе, более или менее убеждённым антантофилом. Никаких проявлений германофильства он тогда не обнаруживал.

Несмотря на свой опыт, Гирс никогда не претендовал на пост министра, да его и не прочили в министры, так как знали его несамостоятельность. Зато он был на очень хорошем счету в качестве дипломатического агента, и его исполнительность почиталась образцовой. Даже после начала войны с Турцией Гирсу удалось внушить Сазонову, что русское посольство в Константинополе действовало здесь безупречно, хотя, конечно, союзники могли не допустить войны, разоружив и выведя корабли «Гебен» и «Бреслау» из Константинополя.

Гирс всегда отличался большим эгоизмом и чисто чиновничьим карьеризмом, для него на первом месте было его собственное положение, а уж потом Россия. Наш бывший посланник в Китае И.Я. Коростовец рассказал мне характерный эпизод из времён боксёрского восстания, касавшийся Гирса, который в это время был нашим посланником в Пекине и вместе с другими иностранными посланниками подвергался осаде восставших китайцев. Когда Коростовец, прикомандированный в то время от Министерства иностранных дел к экспедиционному корпусу, пришёл в Пекин с войсками и освободил Гирса из осаждённого дипломатического квартала, тот вместо всяких излияний по поводу столь исключительных исторических событий с горечью пожаловался ему, что из-за осады он, Гирс, потерял возможность занять место посланника в