Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

В тот день, когда я был у Целиновой утром, вечером из квартиры Мордовцева спросил Арефьев, буду ли я дома, так как Андрею Лукичу нужно меня видеть. Будет у меня ровно в семь. Я был очень удивлен предстоящим визитом Андрея Лукича, который вечером не выходил из дома. Недоумевал, почему я не приглашен быть у него по обыкновению. Старик был у меня только один раз, когда я перебрался в собственный дом. Пришел он тогда посмотреть, как я устроился. Осмотрел дом своими строгими стальными глазами, поздравил с новосельем и поднес мне кожаный кисет, в котором были 500 золотых пятирублевых.

— Вам, — сказал он, — на новоселье, на подарок. Не знаю, что вам поднести, а хочу, чтобы у вас было что-нибудь на память, сами купите.

С тех пор прошло несколько лет.

В семь пришел Андрей Лукич.

— Не звал вас, Лев Филиппович к себе, потому что дело не мое, а чужое, — начал Андрей Лукич. — Сегодня вы посетили Ольгу Петровну Целинову, которая просила вас защитить ее, но вы ей в этом отказали.

Нетрудно себе представить, до чего я был изумлен этим вступлением. Мордовцев и Целинова. Мордовцев и гадалка!

— Должен вам сказать, — продолжал Мордовцев, — что мой покойный брат совещался, лечился и гадал у бабки и у матери Целиновой. Когда я должен был сделать первый вояж в Англию, то брат повел меня к матери Ольги Петровны, чтобы она мне погадала. Был я тогда юным человеком, и гадание меня поразило. Гадалка настоятельно указывала на гибель судна, на котором собираюсь плыть, и что крушение произойдет на десятый день после ухода судна из таганрогского рейда. На вопрос брата, обречено ли то судно вообще на гибель или нужно отсрочить уход, она ответила: «Продай, для тебя оно несчастье». Брат судно продал, я пошел на другом. Первое судно вскоре потерпело крушение и погибло! С тех пор и я уверовал в гадание и всегда лечусь у Целиновых. Более двадцати пяти лет общаюсь я с Ольгой Петровной. Удивляются, что я никогда не хвораю и никто из врачей меня не лечил. Хвораю редко, но зато часто пользуюсь снадобьями Ольги Петровны.

Странно мне было слышать от энглизированного умного старика, что он более пятидесяти лет лечится у знахарки и часто руководится гаданием.

— Так вот, Лев Филиппович, пришел просить вас защитить Целинову, ибо в мыслях не допускаю, чтобы она была способна кого-либо обмануть. Окажете мне большую услугу. Прошу вас также сказать, почему вы отказали ей в защите? Ваш отказ несказанно огорчил Ольгу Петровну, потому что она в вас уверовала.

— Отказал я в защите, Андрей Лукич, по следующим соображениям. Тайное врачевание является проступком, наказуемым в уголовном порядке. В данном случае врачевание было обставлено приемами подозрительными. Новолуние, кладбище, пьяный поп, оторванная головка голубя и мазание кровью больного отнюдь нельзя считать «народным лечением» — лечением настоем травы, декахтом и прочее. Закрадывается основательное подозрение, что Целинова проделала эти манипуляции с целью получить значительный куш, ибо Целинова не сможет привести какое-либо основание, которое убедило бы судью в том, что психически больного человека можно излечить таким способом. Мы, адвокаты, призваны помогать людям, впавшим в преступление, добиться, если возможно, оправдания или облегчения участи подсудимого, но бывают дела, которые неприемлемы для защитника. На мой взгляд, данное дело не располагает к защите, и только нужда в гонораре или особая корысть может побудить адвоката пойти в суд. Я принадлежу к числу избранных местных адвокатов и обязан беречь достоинство сословия присяжных поверенных. Предлагаемые мне дела строго обсуждаются мной, и если дело, попросту говоря, кажется мне нечистым, не дает оснований для «честной защиты», то я не приму его. Целинова не впала случайно в преступление, не совершила его под влиянием необходимости, увлечения или нужды, а эти проступки — ее ремесло. Мое выступление будет объяснено получением «изрядного куша». Адвокатов на месте много, и я не лишаю Целинову возможности защищаться.

Вот приблизительно что я сказал Мордовцеву. По мере того как я говорил, заметил, как больно было слушать меня Андрею Лукичу, и мне стало его жаль. Он вправе был считать, что я без оговорок приму защиту, ведь он действительно был ко мне очень расположен и оказывал много внимания в течение ряда лет. Вот почему скрепя сердце я сказал:

— Ваша рекомендация Целиновой имеет для меня большое значение, и я желаю исполнить вашу просьбу, посему защиту принимаю и возможное сделаю. Считаю нужным, — добавил я, — обратить ваше внимание, что местный судья, знакомый без сомнения с деятельностью Целиновой, быть может, относится к последней с предубеждением, и тогда может последовать обвинение. Надо полагать, что дело не минует съезда мировых судей, а может, и Сената. Настаиваю, чтобы Целинова предложила в суде возврат потерпевшей 275 рублей, считая 25 рублей, израсходованных на проезд из Азова, и эти деньги должно принести в суд.

Объяснил также, что мне необходимо побеседовать с Целиновой и другими обвиняемыми, почему прошу их быть у меня завтра утром. Если Целинова больна, то нужно взять свидетельство о болезни у городового врача, и дело будет отложено.

Мордовцев внимательно все сказанное мной выслушал и сказал, что передаст Целиновой. Просил меня не брать от нее вознаграждения, так как он принимает расходы на свой счет и благодарит меня за исполнение его просьбы, вполне понимая, что дело мне неприятно.

— Ведь вышло-то как, — сказал с улыбкой Мордовцев, — Целинова совещалась со знакомым частным поверенным, который пояснил ей, что дело ответственное, почему советовал обратиться к вам. Служащий Целиновой знаком с письмоводителем мирового судьи, и тот опять-таки указал на вас, прибавив: «Пусть твоя хозяйка раскошелится и пригласит Волькенштейна». Целинова скрыла от меня, что обращалась к вам, а просила у меня совета. Я ответил, что поговорю с моим поверенным, если она хочет. Тут-то я узнал о вашем отказе, а она заключила, что судьба шлет ей вас и от вас зависит ее спасение…

Распрощались.

На следующий день вся троица прибыла. Пригласил в кабинет Целинову. Объяснил ей, как произойдет суд, спросил, что она объяснит суду и прочее.

— А что, Ольга Петровна, если суд спросит, что это за лечение умалишенного? Что вы ответите?

— Ну что ж, скажу, что Гунькова скрыла от меня, что доктор три с половиной месяца лечил ее мужа в лечебнице, и ежели бы я это знала, то не взялась бы лечить. Значит, она меня обманула, а не я ее. А объяснить, почему я так поступила, не могу. Действую по внутреннему голосу.

— Но, — спросил я, — при чем тут новолуние и прочее?

На это Целинова проникновенно ответила: