«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

года я по призыву уехал в армию. Попал в Татищевские лагеря возле Саратова. Естественно, что мне после Москвы, после пребывания в кругу родных и друзей, после института, жизнь в землянках среди серой солдатни и жизнь солдата была тяжелой. Порой от тоски становилось больше чем не по себе. В октябре 1941 г., когда началось немецкое наступление на Москву, я просил отправить меня в Действующую Армию. Мне отказали. Единственное утешение я находил тогда в письмах. Кроме домашнего я имел адреса только Сони К. и Веры Т. Первой писал довольно часто, но получал довольно сухие, холодные письма (ты ведь лучше меня знаешь некоего Ивана Р.). Я не мог тогда перебороть себя и эти чувства у меня сохранились до моего первого ранения. Когда я попал в госпиталь, то врачи меня излечили от одной раны, а одна сестра от другой. Я знал, что есть способ огонь тушить огнем и намеренно [так в тексте. – Н.П.] прибег к этому способу. Уехал из госпиталя и все прошло. Не осталось никакого пламени. Правда, тут пришлось огорчить сестричку. Дня четыре назад я получил от этой сестры письмо, из которого убедился, что она питает в отношении меня некоторые надежды. Я поступил, на мой взгляд, правильно – написал товарищеское письмо, в котором откровенно объяснил все. Соне К. после госпиталя три месяца совершенно не писал. Потом написал, получил ответ. Сейчас переписки не имею…

Я считаю, что лучше будет, если мы будем знать друг о друге всю правду. Все будет ясно. Думаю, что ты хорошо поймешь меня и не причислишь к числу Дон-Жуанов военного времени…

Спокойной тебе ночи! Я продолжаю работать. Саша.

04.06.1943 г. Добрый день, дорогая Ксана!

Сегодня уже седьмой (!) день как я от тебя жду, но не получаю желанного письма. Перерыв не так-то уж большой, но все-таки. Я тебе уже писал, что привык и хочу получать от тебя, а особенно в последнее время, письма частенько. Как-то веселее и лучше настроение делается, А то не то, чтобы скучно, а как-то не по себе делается, когда слышу что мне писем нет или вижу в протянутой мне руке почтальона только открытки и прямоугольные письма и не вижу треугольник с знакомым почерком. Так-то, Ксаночка.

Жизнь у меня идет нормально. На работу теперь времени меньше уходит, потому что подходящих людей подобрал, работа наладилась идет почти так как нужно.

Ксана, два часа назад объявили о выпуске нового займа, и я уже успел подписаться на 1200 рублей, что несколько превышает мой месячный оклад. Как видишь, шагаю в ногу с жизнью, не отстаю. Сегодня я являюсь дежурным по нашему богоугодному заведению, сижу на месте целый день. Мои функции – прием посетителей, отправка донесений, разрешение всех вопросов, а под шумок – занимаюсь личными делами. Кручу регулятор радиоприемника, строчу тебе письмо и наслаждаюсь природой. Успеваю делать все сразу.

Природа у нас богатая, так что глаза разбегаются. Иногда вместе с глазами и мы… только не разбегаемся, а рассредоточиваемся и маскируемся под природу. Разбегаться совесть не позволяет, а рассредоточиваться заставляет некоторая любовь к своим органам. Ты может, удивишься, что за галиматья, но поймешь, если вспомнишь, что было 2 июня.

До этого было спокойно, а 2‑го с самого утра начался кордебалет. Подъем произошел в 4 часа 40 минут. В это время в 200–250 метрах от нас неожиданное разорвались три бомбы среднего калибра (килограммов на 500). Какой-то фриц, которого догоняли наши «Яки» и «Кобры», спустил свой груз и разбудил нас. Днем несколько групп вражеских самолетов пролетали над нами, направляясь к одному городу. Улетали быстро, рассыпанным строем. Некоторые не улетели. В ночь со 2 на 3 в воздухе гудели и гремели «Юнкерсы» и «Хейнкели». Многие загремели. Вчера я за несколько километров ездил за картиной. Привез «Георгия Саакадзе». Не знаю как кому, но мне не особенно понравилось, потому что я читал книгу «Великий Моурави» и она сильнее картины.

Где твоя фотокарточка?

Я тебе послал уже две, сегодня еще маленькую посылаю, а от тебя пока что ожидаю… Такая аккуратная, а тут…

Я не против был бы вместо, чтобы дожидаться карточек, прокатиться самому в Москву, но ничего не выйдет. Время хоть и тихое, но дело серьезное, потому что это затишье перед бурей. Думаю, что ты не в обиде, как и я не в обиде на тебя.

Горячий сердечный привет! Саша.

05.06.1943 г. …Вчера я пожаловался в письме на то, что почтальон уже давно не приносит мне треугольника с знакомым почерком, а сегодня имел счастье получить такой треугольник – твое письмо от 25 мая. Получай за него искреннюю благодарность и ответное письмо. Новостей особых нет. Даже «не особых» и то не замечается.

Вчера до часу ночи подбивали итог подписки. Результат неплохой. Встал в половине седьмого. В последнее время выработалась привычка вставать в семь часов, Ксан, независимо от того лягу спать в час ночи или в 10 часов вечера (теперь бывают… случаи!). После завтрака отправился с машиной одной части на стрельбы. По дороге произошел один «случай» (когда читаешь это слово – забудь диалектику). Наша «двенадцатисердечная» шла на четвертой скорости (почти как «эмка») и на одном полевом перекрестке «зацепила» повозку. Пропали и телега и все четыре колеса. Только спицы, щетки, да котелки полетели по сторонам. К счастью, ездовой не пострадал. Остальное ерунда – война. Сам ездовой виноват: односердечную лошадку повернуть легче, чем нашу.

Когда вернулся к себе, то получил твое письмо и две открытки из дому.

Ксана, сочувствую тебе и думаю, что ты сочувствуешь мне. Еще бы. Для того, чтобы сфотографироваться требуется совершить подвиг.

Все же мне кажется, что есть еще выход. Пришли мне «ту» фотокарточку! Помнишь?

Обстановка такая, что ехать нельзя. Ждем со дня на день гостей. Обидно то, что «некоторое военные», даже не нюхавшие пороху, имеют сейчас возможность разъезжать по отпускам. Даже зло берет.

Ксана, честное слово, если жив буду, то после войны всем этим тыловым гаврикам – здоровым молодчикам, должным быть на фронте, но, ошивающимся сейчас по тылам, буду «давать кольца!» Почему они лезут в разные райвоенкоматы (Усков), училища (Бородин), отделение картографии (Январев), в далекие Иркутски и Хабаровски (Гришка Фрумкин)? Или они забыли, что есть фронт? Фронтовики такого поведения этим «жучкам» не простят.

Сейчас же настроение солнечное, радужное с искоркой, а особенно после твоего письма. Только фото-тучный вопрос мешает: тепло я ощущаю, но солнца не вижу. Хочу видеть солнце! Присылай!

Скоро должны прийти молодые комсомольцы