Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Пусть ворчат старики, – что нам их ропот?

За него не дадим монетки медной!

Пусть восходят и вновь заходят звезды, —

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придется.

Дай же тысячу сто мне поцелуев,

Снова тысячу дай и снова сотню,

И до тысячи вновь и снова до ста,

А когда мы дойдем до многих тысяч,

Перепутаем счет, чтоб мы не знали,

Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,

Зная, сколько с тобой мы целовались.

Перевод Сергея Шивринского]

Джулии Элизабет Вулф

[Почтовая открытка]

Лондон, 28 августа 1926 года [?]

Дорогая мама: Получил ваше письмо на днях – пишу вам – Живу в Лондоне, сейчас пишу книгу – Был в Шотландии и на севере Англии. Две недели жил в этой деревне в Озерном крае. Как ваше имущество? Надеюсь, лучше. Удачи и процветания.

Том

Генри Фиск Карлтон, которому написано следующее письмо, был членом «47-ой Студии» в 1920-1922 годах и преподавателем английского языка вместе с Вулфом в Нью-Йоркском университете в 1925-1928 годах. Позже он работал независимым журналистом на радио.

Генри Фиску Карлтону

[Веллингтон Сквер, 32]

[Лондон]

[3 сентября 1926 года]

Дорогой Генри:

Мне понравилось все в твоем письме, кроме его краткости. Я отправляю это письмо в Нью-Йоркскую жару. Пока ты знойно пыхтел на Вашингтон-сквер, меня, наверное, обдували прохладные бризы английских озер и Шотландии.

Сейчас я живу в Лондонском Челси, так называемой Богемии, хотя зачем это нужно, я не знаю. Разумеется, никто из здешних художников не страдает эксгибиционизмом. У меня две комнаты, спальня и просторная гостиная, в доме номер 32 по Веллингтон Сквер, который выглядит точно так же, как и все остальные дома на Веллингтон Сквер, за исключением того, что один из домов, прямо напротив, выкрашен в желтый цвет. Итак, я уверен, что ты мне веришь, остальное, да поможет мне Бог, тоже правда.

Каждое утро в 8:30 мне приносит чашку чая и газету старик, который раньше был дворецким, а теперь вместе со своей огромной, толстой, одноглазой женой является владельцем этого заведения. Я встаю, одеваюсь, бреюсь, завтракаю чаем, тостами, мармеладом, одним жареным яйцом с двумя ломтиками бекона. Потом снова читаю газету, в десять часов отправляюсь на утреннюю прогулку вдоль Темзы, во время которой убирают мои комнаты, возвращаюсь, работаю до обеда, позже сажусь на автобус до «Американ Экспресс», где надеюсь найти почту. Затем обедаю в районе Пикадилли и Сохо, гуляю по Лондону и снова берусь за работу. К полуночи я уже в постели.

Я закончил очень полный и законченный набросок моей книги [«Постройка стены», позже названной «O Lost», и, наконец, «Look Homeward, Angel»] сам набросок длиной почти в роман – и в настоящее время я пишу около 3000 слов в день, которые надеюсь увеличить до 4000. Роман будет диккенсовским или мередитовским по длине, но работа по сокращению – что означает, конечно, добавление еще 50 000 слов – должна начаться позже…

Лучшая подруга [Алина Бернштейн], которая, я полагаю, когда-либо была у меня, уехала домой почти две недели назад. Мы приехали сюда из Глазго две недели назад… Она – исключительный человек, в ней есть все то, что по ошибке полагается иметь мужчинам, – смелость, решительность и исполнительность, но при этом она всегда добродушна и любезна. «Она знает, чего хочет» – Я видел этот опус, кстати, на днях вечером в Лондоне, когда он заканчивал свой прогон здесь: он дала мне дополнительное доказательство моей ошибки в попытках писать пьесы. Что есть – того нет; хорошее – плохое; глупое – блестящее; мелкое – глубокое; посредственное – значительное…

Я дописываю это письмо спустя несколько дней. В Англии выдалось беспрецедентное лето, теплое и солнечное, самый сухой август за последние почти тридцать лет; но с 1 сентября, как по расписанию, наступили свинцовые, туманные, моросящие дни. Сейчас 3 сентября: всего через месяц, Генри, я отмечу еще один год своей жизни. Я надеялся на многое: пышные фантазии моих юных двадцати лет о славе, богатстве и почестях стали если не менее скромными, то более зрелыми; но, думаю, я могу честно сказать тебя, что мое стремление к совершенству в работе стало еще более интенсивным – там, где раньше золотое яблоко должно было упасть мне на колени каким-то более или менее чудесным образом, теперь, возможно впервые в жизни, я серьезно занят тем, что пытаюсь собрать этот плод. Я пишу от пяти до шести часов в день…

Если это возможно, я останусь здесь до тех пор, пока не напишу свою книгу – возможно, хотя я надеюсь, что нет, – пока меня не забудут. Но я полагаю, что для меня это так же тяжело, как и для всех остальных. Вот уже год у меня было общение, привязанность и неоценимый комфорт человеческой веры. Теперь я здесь, без друзей, без удовольствия от того, что моя работа известна или признана, и без какого-либо другого учреждения, кроме того, которое я сам себе создал. Я не стану пытаться скрыть от тебя, что в моей жизни образовалась настоящая дыра. Я получил и отдал то, чего у меня никогда не было: но я ничуть не унываю и делаю свое дело…

[на этом письмо обрывается]

Джулии Элизабет Вулф

[Почтовая открытка]

Брайтон, Англия

Сентябрь, 1926 года

Дорогая мама:

Брайтон – большой береговой курорт Англии для бедных людей. Это объясняет мое пребывание здесь. Пишу письмо. Удачи и здоровья.

Том

Джулии Элизабет Вулф

[Лондон]

Субботний вечер

11 сентября 1926 года

Дорогая мама:

Я в Лондоне уже около месяца, с тех пор как вернулся из Шотландии. У меня две комнаты в Челси, тихой части города, где я усердно работаю над книгой. Я одинок – мало кого знаю, и поэтому приходится много работать.

В Англии выдалось теплое солнечное лето – прекрасная страна, страдающая от безработицы и трудовых проблем. Завтра я уезжаю через Ла-Манш на две недели – мой адрес будет Америка Экспресс, Брюссель, Бельгия. После этого я возвращаюсь сюда: в октябре я, возможно, поеду в Оксфордский университет на месяц или шесть недель.

Мне жаль слышать о неприятностях дома – болезнь Фрэнка и так далее. Это не новое дело – мне нечего сказать, что могло бы хоть как-то помочь или повлиять на ситуацию. Надеюсь, он уже поправился или, во всяком случае, чувствует себя лучше.

Лето закончилось – иногда я получаю от вас весточки зимой,