Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

– уже, я полагаю, за краем мира, как путник, исчезающий за холмом, так что если бы я мог видеть на 1500 миль вперед, ты бы потерялась – надеюсь, там есть лунный свет, звезды, и что ты ориентируешься по ним.

Сегодня утром я обнаружил твою телеграмму в «Американ Экспресс»; я немедленно отправился к Маркони на Стрэнд и ответил, он заверил меня, что ты получишь ответ в течение двух-трех часов. После этого я вернулся в «Кавендиш», собрал вещи, пообедал и приехал в Челси, где вчера снял две комнаты. Я оставил Рози Льюис, [Рози Льюис – молодая, пылкая и очаровательная, была владелицей отеля «Кавендиш», где остановился Вулф, и потрясающей поварихой. Ее история хорошо известна благодаря беллетризованной обработке в телесериале BBC «Герцогиня с Дюк-стрит»] по-прежнему бесцельно забрасывая меня приглашениями поехать с ней в деревню.

В четверг я ничего не нашел, но вчера утром приехал сюда и провел пять или шесть часов, осматривая это место. Это одно из самых очаровательных мест в Лондоне: я нашел много комнат и две квартиры, которые можно было покидать на любой срок, в одной из трех была прекрасная большая длинная комната, спальня, ванна и довольно большая кухня, прекрасно укомплектованная фарфором, за 2,5 гинеи в неделю. Все было обставлено, но мне пришлось бы платить за газ и электричество, а также нанимать женщину на пару часов в день, 9 долларов в час, чтобы она убиралась и готовила завтрак.

Моя врожденная любовь к заведениям так велика, что я могу это сделать.

Я считаю, что на данный момент у меня прекрасное расположение, я занимаю две комнаты (весь первый этаж) в доме на Веллингтон-Сквер. Все очень чисто и хорошо обставлено: Я плачу 45 шиллингов в неделю, обслуживание включено. Завтрак оплачивается дополнительно.

Я хожу в театр каждый вечер с тех пор, как ты уехала. После того как ушел твой поезд, я поднялся и посмотрел «Неужели это так?» Я видел его в Нью-Йорке, но решил, что разговоры о янки снова пойдут мне на пользу. Сегодня был последний вечер «Они знали, чего хотели»; я пошел, понимая, что это мой последний шанс увидеть получившего приз «Объединенного Левиафана». Кроме того, ты сказала мне, что это захватывающе. Я мог догадаться, что ты лжешь[.]

Не могу сказать, что чувствую себя хорошо, пока есть ощущение нереальности происходящего, но я справлюсь. Ночь или две мне снились тревожные сны; я только боялся повторения того ужасного прошлого, когда я был в отъезде, когда мой сон был населен монстрами; когда я видел сны и знал, что сплю, с моим разумом, рационально опирающимся на свое собственное безумие. Тогда мне чаще всего снились путешествия; в темной, но видимой вселенной, под светом, который никогда не падал ни на сушу, ни на океан, я пересекал призрачные и пустынные моря, одинокий пассажир призрачных кораблей; и всегда под водой раздавался далекий звук рога, а на американском берегу, как бы далеко он ни был, слышались ровные, но призрачные голоса друзей, которые у меня были, и врагов; Вечно возвышался Нью-Йорк со всем своим призрачным и бесшумным карнавалом звуков и движений, как бесплотный фантом, и мой неведомый дом, которого у меня никогда не было, но очертания которого были мне хорошо знакомы; И так я прошел, не теряя времени, через всю ужасную жизненность этого странного мира, где все шумит, но является призраком звука, где все формы и лица являются призраками людей, достаточно близких, чтобы прикоснуться, но невообразимо далеких, пока, вернувшись в агонии из места, которое я искал, снова путешествуя по призрачному морю, под неземным светом, я не проснулся с рукой на горле, чтобы воскликнуть: «Я достаточно путешествовал. Я больше не буду[.]».

Я заканчиваю это [письмо] в воскресенье. Еще один прекрасный день, ты находишься на расстоянии 300 миль. Сегодня утром я снова гулял у реки. Изгиб, прекрасные пролеты мостов, Бэйсуотерский парк и дома вдоль Чейн-Роу подняли мне настроение. Обслуживание здесь было великолепным, отец толстой леди, сердечный старик, принес мне чай. Я встал до девяти и позавтракал на снежной скатерти в своей комнате.

Не буду затягивать, поверь, я ни разу не напился; я выпил одно виски, меньше, чем когда мы были вместе. Кроме того, я получил четыре письма. На следующий день после твоего отъезда я получил весточку от Карлтона [Генри Фиск Карлтон, один из членов «47-ой Студии», преподавал вместе с Вулфом английский язык в Нью-Йоркском университете с 1925 по 1928 год] и моей матери. Его письмо, конечно, было бодрым, а в письме матери больше голосов из могилы, о возвращении домой моего очаровательного старшего брата по имени Фрэнк, которого только что увезли в больницу для лечения от виски и барбитала [Барбитал, использовался как снотворное средство]. Разумеется, есть и мучительный плач по поводу больничного счета, деньги и страдания смешались в своей обычной грязной выгребной яме.

В этой моей прекрасной гостиной есть полки для книг, уже набралось 75 или 100 томов, глубокое мягкое кресло для чтения, большой стол для еды и письма, шкаф для чайных принадлежностей: в моей спальне еще больше книг и еще больше шкафов. Все, что мне нужно, это чтобы кто-нибудь меня навестил.

Надеюсь, ты справляешься со своими замыслами для пьесы [«Укротитель львов», сатирическая басня Альфреда Савуара, открылась в «Плейхаусе» 8 октября 1926 года. Миссис Бернштейн создала декорации и костюмы. Эта пьеса стала одним из триумфов «Плейхауса»]. Я знаю, что ты справишься, потому что, несмотря на все, что ты говоришь, у тебя есть время для всего. Напиши мне, как только получишь это письмо, и сообщи, какие есть новости.

Сейчас я не могу писать хорошо. Так много вещей ушло, так много вещей должно уйти, которые мы считаем долговечными, три тысячи миль по воде, и все эти шумы и огни, местное зарево славы и беспорядка, которого там, кажется, так много. На фоне всего этого я буду звучать все слабее и слабее, и теперь, в одиночестве, я действительно уверен, что мое очарование не настолько заметно, чтобы его нельзя было улучшить, я прекрасно знаю, что вокруг есть более привлекательные личности; хотя иногда мне казалось, что я заслуживал немного большего от твоих друзей, от мисс Льюисон и других, чем то доброе покровительство, которым было проникнуто их отношение ко мне. Возможно, именно это ты имеешь в виду, когда говоришь, что никто, кроме тебя, никогда не узнает, какой я замечательный; или что имела в виду Терри, когда сказала, что Дэй «боготворит меня» [Фредерик Дэй