Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

нормальное состояние международных отношений. Основные споры среди мыслителей-реалистов ведутся о том, является ли этот мир международной анархии попросту результатом исторического опыта, или же существует определенная причинно-следственная история, описывающая природу конфликта и вытекающая из преследования государствами конфликтующих друг с другом интересов, не стремящихся к устойчивому равновесию. Этим объясняется требование реалистов сосредоточиться исключительно на фактах, а не идеале или утопическом представлении о том, каким бы был мир, если бы соблюдались определенные условия. Это требование связано со второй важной частью реализма как теории международных отношений.

Позитивизм – методологическая позиция, требующая заниматься исключительно эмпирическими фактами как предметом научного исследования и искать объяснения отношений между этими фактами. Позитивизм в социальных науках стремится достичь статуса естественной науки, обретя устойчивый предмет исследования, независимый от ценностей и устремлений исследователя. С точки зрения химика, такой элемент, как углерод, есть то, что он есть, независимо от ценностей, надежд или амбиций химика. На предмете анализа химика и его утверждениях о свойствах этого элемента не сказывается то, кем он сам является – марксистом-ленинистом или католическим роялистом. Предмет исследования безразличен к ценностям исследования, а его поведение полностью определяется или детерминируется причинно-следственными законами и канонами научного объяснения. Конечно, реальный мир науки на самом деле намного сложнее. Философы науки ведут сложные споры о природе естественных видов, причинно-следственных законах и устойчивости объектов научного исследования – достаточно вспомнить о принципе неопределенности в квантовой механике. Однако желание добиться статуса естественной науки и недопущение вырождения всех вопросов в вопросы о нормативных ценностях остаются главной амбицией значительной части социальных наук.

Классические реалисты (такие, как Э.Х. Карр и Ганс Моргентау) обосновывали свой реализм глубокими философскими соображениями, связанными с идеями Маркса, Ницше и Вебера, с проведенной этими авторами критикой традиционного морализма, но они не опирались на концепции, позаимствованные из естественных наук. Тогда как неореалисты (такие, как Кеннет Уолц) интересовались больше моделированием международных отношений в рамках научной методологии, в которой при построении теории предпочтение отдается формальным моделям и дедуктивным выводам, а не историческим или эмпирическим размышлениям. Карр и Моргентау подхватывают веберовскую, постницшеанскую идею о расколдованном мире, которая лишает их возможности нормативного обоснования, тогда как намерение Уолца – выработать надежные объяснения, являющиеся эмпирически истинными независимо от ценностей тех, кто их выдвигает. Таким образом, позитивистская установка может быть следствием безразличия к индивидуальным или коллективным ценностям – в том же смысле, в каком экономика действует, не отсылая к таким понятиям, как справедливость. В то же время позитивизм может быть трагическим следствием заката ценностей и проблемы нигилизма, как у Карра и Моргентау. Какое бы метафизическое основание ни выбиралось в таком случае, реализм отказывается от использования ценностей в объяснении международной политики.

Соответственно, реалистическая концепция международной системы отвергает обоснованность вопросов о том, как должны вестись международные дела, в том числе нормативных вопросов о том, как государства должны преследовать свои интересы, конкурируя с другими государствами. Если на международном уровне и есть какие-то законы, это причинно-следственные, эмпирические законы, описывающие отношения между государствами, преследующими свои интересы, или же статистические корреляции, выводимые из эмпирических данных. То есть это не правила или принципы, предписывающие то, как должны вести себя государства и что должно с ними происходить, когда они не соблюдают эти правила. Если на практике в международных отношениях и соблюдаются определенные нормативные правила или если государства принимают решение сообразовываться с определенными системами ценностей, то их требуется объяснить в категориях некой первичной ненормативной ценности. Они не могут быть предзаданными принципами, определяющими притязания первичных акторов международной сферы, то есть государств. Следовательно, реалист занимается первичным вопросом о том, почему государства могли бы принять решение соблюдать международные законы, регулирующие ведение войны, но не моральным вопросом о том, допустима ли война и при каких обстоятельствах. Норм как базовых оснований не существует. Тогда как нефундаментальная (обусловленная определенными причинами) нормативность должна быть объяснена через иное, ненормативное качество или ненормативные факторы. Этот методологический приоритет позитивности перед нормативностью, каково бы ни было его философское основание, отвечает за два остальных аспекта Вестфальской системы и реализма – за силовую политику и консерватизм.

Силовая политика является отличительным атрибутом реализма, поскольку (в отсутствие нормативности или ценностей, которые могли бы быть источником мотивации) единственным основанием для действий индивида, группы или государства становится преследование интересов или удовлетворение желаний. Если говорить об отдельных людях, удовлетворение желаний – это реализация интересов человека, и в таком случае должна иметься позитивная концепция интересов, основанная на таком естественном свойстве, как желание. Хотя государства отличаются от людей, с точки зрения реалистов, они также мотивируются таким естественным качеством, как интерес народа, агрегирующий в себе индивидуальные интересы, или же национальный интерес, отождествляемый с интересами правящего класса или руководства. В каждом из этих случаев мотивацией действия является опять же удовлетворение желаний или преследование собственного интереса. Разум играет определенную роль в удовлетворении желаний отдельного человека или в преследовании национального интереса. Но эта роль сводится к стратегическому расчету, как лучше добиться реализации интереса, однако она не определяет решение о том, что должны представлять собой такой интерес или желание. Соответственно, хотя выбранный порядок действий может быть рациональным или иррациональным, желания таковыми быть не могут.

Вопрос силы появляется, поскольку государства или правители должны преследовать свой национальный интерес в мире, в котором другие государства делают то же самое. В международных делах не существует никакого комплекса правил, который естественным образом координировал бы отдельные действия и интересы (подобно правовой системе, координирующей отдельные действия внутри государства). Поэтому каждое государство всегда вольно преследовать собственный интерес как ему вздумается. Однако, если нет естественного согласования, мы получаем мир конкуренции и потенциального конфликта, и единственный способ заставить другие государства действовать сообразно нашим интересам или помешать им действовать вопреки им – применить нашу собственную силу. Сила в этом случае понимается как способность заставить людей делать то, что мы хотим, и, с точки зрения реалиста, в международной политике использовать в конечном счете можно только ее. В силе можно увидеть много аспектов, в том числе мягкую силу некоторых государств, способных заставить других подражать им или равняться на них. Однако в конечном счете сила – это способность заставить других делать то, чего мы хотим или что нам нужно, и если этого нельзя добиться путем диалога, обсуждения или подражания, тогда единственный способ – угроза применения силы. Реалисты часто не обращают внимания на многие тонкие аспекты силы, сосредоточиваясь на ее простейших и наиболее убедительных формах, таких как военная сила и насилие. Отчасти они тем самым преследуют определенную теоретическую цель, поскольку если желание состоит в том, чтобы заставить делать других то, что мы хотим, тогда сила – главный метод. Понятие силы для реалистической теории оказывается, таким образом, фундаментальным.

Однако особое внимание к силе в реализме – не просто аналитическая или позитивистская ставка. Важность силы является не только концептуальной, но и эмпирической. Значительная часть истории – история государств, объявляющих войну другим государствам для решения споров или осуществления интересов, когда этого нельзя добиться убеждением, дипломатией или обманом. Реализм достиг господства в международных делах не просто в силу своей теоретической экономности и простоты, но и благодаря полезности для политологии международных отношений, в частности в исследованиях безопасности, в дипломатии и стратегии. Два наиболее известных реалистических мыслителя послевоенных исследований международных отношений в США: Джордж Кеннан, отстаивавший необходимость сдерживания СССР, и Генри Киссинджер, требовавший, чтобы США открыто или скрыто применяли военную силу наряду с дипломатией для реализации своих интересов – интересов гаранта международного порядка. Киссинджер считался современным «макиавеллистом», готовым применять какую угодно силу, если это необходимо, то есть образцовым силовым политиком, избегающим сложных вопросов о моральности войны, насилия и конфликта. Тогда как Кеннан был совсем другим человеком. Его стратегия заставила многих политических критиков утверждать, что он неравнодушен к коммунизму. Безусловно, Кеннан был реалистом, который, однако, считал стратегию дипломатического и военного сдерживания советской и марксистско-ленинской экспансии способом применения силы с наибольшей вероятностью успеха. Он считал, что его строгие «антикоммунистические» критики озабочены извращенной идеологией, а потому и не готовы признать