Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер

социальной структуры белорусского общества: значительная часть крестьянского населения на белорусских землях идентифицировала себя с католическим (латинским) кругом культуры, латиница была составным элементом их сакрального мира. Не учитывать этого в своих попытках национальной и языковой мобилизации крестьянства белорусские националисты не могли. Этот факт, в свою очередь, препятствовал идеологизации проблемы алфавита в белорусском национальном дискурсе, тем самым здесь возобладали соображения практической целесообразности. Так, Вацлав Ивановский, возможный соавтор белорусского букваря на латинице вместе с Марьяном Фальским в 1905 г., отмечал по поводу использования двух шрифтов в белорусском книгопечатании: «Все мы знаем, что среди нас, Полешуков, Белорусов или – как еще себя называем – тутэйших, есть католики и православные; католики больше привыкли к латинским буквам, которые неправильно называют польскими, православные же к славянским, или, как говорят, русским… Поэтому специально издаем букварь двумя шрифтами, выбирай, что тебе нравится, лишь бы знал каждый, что хоть буквы и разные, но звуки, силабы и слова те же самые, язык тот же и люди, которые разговаривают одним языком, это родные братья»[875]. Не решена была и главная задача: литературная эмансипация белорусского языка. В этих условиях белорусские националисты отводили алфавиту служебную, подчиненную роль[876]. Не став средством проведения национальной языковой политики, латиница тем не менее оказалась важным фактом языкового узуса, вступавшим в противоречие с проектом общерусского языка. Но поражение «объединительных» языковых усилий властей в Белоруссии оказалось временным.

* * *

Политика в отношении различных алфавитов претерпела причудливые изменения в первые десятилетия существования СССР[877]. Коренизация, проводившаяся в СССР в 1920-е годы, была основана на идеологии деколонизации и предусматривала поощрение местных языков в администрации и образовании. Кириллица воспринималась как один из символов русского империализма и русификации. Еще до того, как была выработана официальная позиция по языковым вопросам, некоторые народы перешли с кириллицы на латиницу (якуты в 1920-м, осетины в 1923 г.). Однако в целом ряде случаев этнические группы отвергли инициативы по введению латиницы и предпочли реформировать уже имевшуюся кириллическую письменность (коми, мордва, чуваши, удмурты). С монгольского письма на кириллицу перешли калмыки; кириллицу выбрали также хакасы, ассирийцы, цыгане, ойроты и некоторые другие малые народы. Таким образом, можно сказать, что в «свободном соревновании» латиницы и кириллицы однозначного преимущества ни один алфавит не имел.

Особенно интенсивно вопрос о введении латиницы обсуждался среди мусульманского населения. Движение за утверждение «нового тюркского алфавита» на основе латиницы было инициировано в Азербайджане в 1922 г. В 1926-м в Баку прошел Тюркологический конгресс, который утвердил план реформы. К 1927 г. эта инициатива получила санкцию Политбюро и финансирование из госбюджета. Большевистское руководство считало, что переход на латиницу подорвет влияние ислама, который прочно ассоциировался с арабской письменностью. Пантюркистский аспект этого проекта еще не слишком беспокоил Москву. К 1930 г. 39 языков были переведены на латиницу. Часть из них переходила на латиницу с кириллицы, в чем власти, провозгласившие великорусский шовинизм главной опасностью, не видели ничего предосудительного. Кампания перевода с кириллицы на латиницу финно-угорских языков при полной поддержке центральных властей была предпринята в конце 20-х – начале 30-х годов. Всего к 1932 г. в СССР были переведены на латиницу 66 языков, а еще семь готовили к этому. В конце 20-х была даже начата подготовка к переводу на латиницу русского языка (прекращенная только в 1930 г. по специальному указанию Политбюро). Мы видим, что с изменением идеологических установок и политических приоритетов центральная власть в новой империи – СССР – могла кардинально изменить политику в отношении алфавитов по сравнению с властями царской империи.

На этом фоне особенно показательна судьба латинизаторских проектов в Белорусской ССР и Украинской ССР, то есть на бывших западных окраинах Российской империи. Главная задача языкового строительства на Украине в 20-е годы – создание единой орфографии для всех украинских земель с учетом исторического опыта ее развития.

Эту задачу призвана была решить созданная 23 июля 1925 г. Государственная орфографическая комиссия при Народном коммисариате образования[878]. В общей сложности на ее рассмотрение было представлено 60 проектов (в т. ч. 37 из Галиции), результатом работы комиссии стало издание сводного проекта «Український правопис» (Харків, 1926), где особо ставилась задача упорядочения алфавита (с. 4). Завершающим этапом обсуждения стал созыв в 1927 г. Всеукраинской конференции по вопросу упорядочения орфографии, который прошел в Харькове с участием представителей Западной и Восточной Украины (всего было 75 участников). Осознание того, что в орфографических дискуссиях попрежнему присутствуют и внешние акторы, заметно в высказываниях республиканского руководства: «Тут приходиться уникати уклонів в двох напрямках, що мають місце при виданню українського правопису: стремління шляхом правопису відріжняти українську мову від польської або від російської мови, залежно від тої чи іншої орієнтації, яка є у тих чи інших представників нашої науково-суспільної думки»[879].

«Український правопис» после бурного обсуждения на конференции и дополнительной доработки Президиумом комиссии (в ее состав входили А. Приходько, А. Крымский, О. Синявский, С. Пилипенко) был утвержден наркомом образования М. Скрипником в сентябре 1928 г.; спустя некоторое время в мае 1929-го «Правопис» был одобрен на заседании Научного общества им. Шевченко во Львове[880], что знаменовало важный этап в создании единой украинской литературной нормы.

Орфографическая дискуссия открыла возможность и для возвращения к вопросу о латинице применительно к украинскому языку, который, казалось, был уже решен окончательно. На этот раз проект латинизации украинского письма был связан с концепцией марризма, предполагавшей и перевод русского языка на латиницу. В этом контексте латинизация рассматривалась как первый шаг по унификации языков и письма на основе единого латинского алфавита как наиболее распространенного, становясь актуальным заданием коммунистического строительства[881]. Идею об унификации алфавитов применительно к украинскому языку сформулировал в 1923 г. писатель и журналист Сергей Пилипенко. В своем опубликованном латиницей письме "Odvertyj lyst do vsix, xto cikavyt’sja cijeju spravoju" он заявляет: «сейчас или никогда». "Sprava cja stojit’ majže dylemoju… Ljudstvo maje odnakovo pysaty, aby men’še vytračaty času na oznajomlennja z ynšymy movamy… latyns’kyj al’favit… je najkraščym sposobom unifikuvaty jak najskorše i jak najzručniše pys’mo rižnych narodiv"[882]. Отбрасывая возможные обвинения со стороны как «москвофилов» ("u odhorožuvanni od rosijs’koji kul’tury, toji kulltury, ščo najperša maje kopuljuvaty z ukrajins’koju"), так и «украинофилов» ("pro odhoružuvannia vod Halyčyny i do pevnoji miry «polonizaciji"), он в практической сфере предполагал постепенный перевод на латиницу школьного обучения и переход на печатание газет параллельно двумя алфавитами. Предложение Пилипенко поддержал Михаил Йогансен, подхвативший идею «латинского, а теперь интернационального алфавита»[883]. Радикальный проект реформированной латинской в своей основе украинской орфографии был на