Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

Врит знал, что Микейн понятия не имел, что такое схизма, хотя это ничуть не помешало королю наглядно представить себе только что описанную власть. Надежда на будущую славу, на бесконечное царствование лихорадочным румянцем горела у него на щеках.

Однако сам Врит сразу же представил себе ту схизму, что удалось отобрать у Корня, – хрустальный куб, опутанный медными прожилками, с пульсирующей внутри золотистой жидкостью. Он помнил, какую мощь тот высвободил, будучи вложенным в Элигора, и какими разрушениями это сопровождалось.

Взгляд его скользнул по темным руинам великого инструмента.

«Мы ни в коем случае не позволим этому существу добраться до такого оружия…»

Когда Врит осознал эту истину, сердце у него забилось сильнее. Не от страха перед тем, что могло произойти, а от вожделения, столь же сильного, как у Микейна. Только вот целью Врита было не властвовать над Венцом, а самому завладеть этим сокровищем – использовать его силу, чтобы сорвать завесу между прошлым и настоящим, раскрыть для себя потайной мир и его секреты.

Он изо всех сил старался говорить ровным голосом:

– Где спрятана эта схизма? Как нам добыть ее?

Элигор наконец обратил свой лазурный взор и на Врита.

– Только я один могу добраться туда. И лишь после того, как обрету полную силу.

Врит кивнул, ничуть не удивленный таким неопределенным ответом и понимая, что не стоит и дальше муссировать эту тему.

Микейн скептически переводил взгляд с Врита на Элигора, но лихорадочный румянец так и не сходил с его лица.

– Мы раздобудем все, что тебе нужно, – заверил он.

Врит подозревал причину, стоящую за такой уступчивостью короля. Всегда невероятно спесивый и сверх всякой меры самонадеянный, Микейн наверняка искренне считал, что в краткосрочной перспективе может без всякой опаски использовать Элигора, поскольку безоговорочно верил в способность королевских сил справиться со всем, что за этим может последовать.

Врит сознавал, что его собственные доводы лишь немногим лучше, чем у Микейна.

«Неужели все эти надежды настолько затмили мне разум? Может ли кто-нибудь по-настоящему обуздать этого бога, особенно если ему когда-нибудь удастся заполучить эту схизму, упрятанную в самом сердце мира?»

Элигор устало поднял руку, словно король, милостиво отпускающий восвояси явившихся к нему на прием придворных, – явно ослабленный всем этим разговором.

Микейн ощетинился было от подобного высокомерия, но тут же подавил в себе любые признаки того, что оскорблен до глубины души. Повернулся к Торину, который все еще стоял с обнаженным мечом в руке, и махнул в сторону выхода.

– Сопроводи меня обратно к моему сыну!

– Как пожелаете, Ваше Величие.

Бронзовые веки на троне закрылись, погасив лазурный огонь.

Врит потер подбородок, наблюдая за тем, как Микейн с Торином скрываются в темном медном лесу. Бкаррин подступил ближе, явно готовый что-то сказать – обсудить все, что только открылось. Врит покачал головой, понимая, что кажущаяся дремота Элигора была лишь уловкой, за которой скрывался расчетливый ум. Вместо этого он обдумывал свои собственные варианты.

Услышав, как за Микейном захлопнулись двери из черного дерева, Врит пришел к трудному осознанию: «Власть над бронзовым богом ускользает у меня из рук, переходя к этому неуравновешенному королю».

Единственный способ вернуть эту власть был совершенно очевиден.

«Мне нужна еще чья-то помощь».

Не исключено, что и какого-то другого монарха.

Глава 48

Канте опять сидел рядом с Аалийей. И опять ее кресло было выше, чем у него. Хотя, по крайней мере, на сей раз они находились не в тронном зале.

«Правда, не то чтобы здесь мне было намного веселее…»

Он оглядел стратегический зал, расположенный на вершине Кровавой башни. Вокруг массивного стола с вырезанной на нем рельефной картой Южного Клаша собрались главы Паруса, Крыла и Щита со своими подчиненными и помощниками, углубившись в бесконечное обсуждение планов, проблем, целей, учений, маневров – всего, вплоть до последней мельчайшей детали, определяющей вступление империи в войну.

Гаррин и Пераш стояли в сторонке, перед изгибом стены с картой морей, отделяющих Южный Клаш от Халендии. Морские просторы усеивало множество серебряных крылышек, среди которой затесалось и немалое количество золотых значков в виде паруса. Обсуждая какие-то тактические вопросы, оба постоянно переставляли эти значки с места на место и о чем-то горячо спорили.

Аалийя, сидевшая по другую сторону от Канте, склонила голову к Тазару и Щиту Джойану – эта троица обсуждала, как лучше всего обезопасить Кисалимри силами сухопутных войск империи.

Канте поерзал на троне, пытаясь хоть немного размять пару камней, в которые превратились отсиженные ягодицы. Пока тянулось это совещание, прозвенело уже шесть колоколов. Он не совсем понимал, зачем вообще здесь находится, – что, по-видимому, было общим мнением. Принц честно пытался внести свой вклад, но такие попытки всякий раз наталкивались на закатывание глаз, хмурые взгляды, покачивание головами или просто игнорировались.

«Для этих людей я не более чем болтливый шут с серебряным обручем на голове…»

И все-таки: он никогда не проходил обучение в Легионарии. Не был закален в битвах, как многие другие. Определенно не затевал мятежей, как Тазар.

Несмотря на все это, Канте все-таки успел прийти к одному твердому выводу, слушая кипящие вокруг него споры. Впрочем, это было бы очевидно для любого стороннего наблюдателя.

«Мы еще очень далеки от того, чтобы быть готовыми к нападению на Азантийю».

Что еще хуже, времени оставалось все меньше.

Прошло уже две недели с тех пор, как Мариш попал в устроенную для него засаду на площади. Работы по устранению последствий наводнения шли полным ходом. Посещение секретного объекта в порту показало, что в реализации своего проекта Тихан значительно отстает от графика. До назначенной им даты окончания работ оставалось всего две недели, после чего их шансы на успех будут падать с каждым днем.

И стоящая за этим причина крайне всех беспокоила.

Элигор неуклонно набирал силу. В докладах шпионов не раз упоминался необычайный всплеск активности в окрестностях Вышнего Оплота, а также слухи о каком-то новом оружии, якобы упрятанном в недрах Цитадели Исповедников.

Никто не сомневался, что тут имелось в виду.

Когда Канте в очередной раз заерзал на своем троне – не из-за того, что отсидел задницу, а по причине растущего беспокойства, – двери зала резко распахнулись. Внутрь ворвались Рами и Фрелль, увлекая за собой какого-то мужчину, плотно закутанного в плащ с капюшоном.

– Вы должны это услышать! – вскричал Рами.

Чуть привстав, Аалийя повернулась к возмутителям спокойствия:

– Что стряслось? Кто это?

Неизвестный откинул капюшон, открывая знакомое, хотя и вызывающее беспокойство лицо. Его появление, особенно в такой спешке, не предвещало ничего хорошего.

Аалийя тоже узнала его