Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

сюда – именно поэтому я сам прилетел на быстроходнике, а не просто отправил почтовую ворону. Было жизненно важно, чтобы все вы увидели это собственными глазами. Чтобы прислушались к моим словам, поняли истинные масштабы надвигающейся угрозы.

Саймон сунул руку под плащ и достал оттуда нечто, ярко блеснувшее в свете ламп.

– Такое приглашение было разослано самым именитым представителям азантийской знати – и даже в баронства и герцогства, находящиеся в пределах дня полета от города, – и оно созывает их всех на турнирное поле Вышнего Оплота ровно через три дня.

Саймон бросил приглашение через стол; оно со звоном, пуская желтые блики, пролетело по карте Южного Клаша и остановилось перед креслами Аалийи и Канте.

У Аалийи перехватило дыхание, когда она уставилась на него.

Канте протянул руку и подобрал приглашение, подписанное Микейном. Имя короля было глубоко выгравировано на сияющем металлическом листе. Канте поднял его над головой.

– Подчеркиваю – это бронза.

В зале воцарилась тишина.

Смысл этого послания можно было легко понять, даже не читая его. Канте и без того знал, что именно Микейн планировал раскрыть через три дня, что именно могло изменить будущее Халендии.

Все они это поняли.

Пристально посмотрев на Саймона, Канте озвучил то, что еще оставалось невысказанным, но было предельно ясно:

– У нас почти нет времени.

Глава 49

После встречи с Саймоном Аалийя, облаченная в накрахмаленное белое одеяние, угрюмо сидела в зале суда на вершине Благословенной башни Хика.

Дождавшись, когда отзвенит последний колокол Вечери, она с сокрушенным вздохом подняла руку в перчатке.

«Больше уже нельзя это откладывать».

Паладин Регар, стоящий на мраморном полу на противоположной стороне зала, кивнул и открыл высокую черную дверь. Нервный перезвон серебра позади Аалийи обозначил присутствие всех тридцати трех ее чааенов, созванных в башню в качестве свидетелей. Чааены расположились на трех ярусах позади ее высокого кресла. Их серебряные цепочки ярким водопадом ниспадали вниз, собираясь у ног императрицы.

Галереи, вздымающиеся на высоту трех этажей по бокам от трона, были пусты. Обычно на этих местах сидели придворные, а также те, кто был заинтересован в исходе определенных дел.

Но только не в этот вечер.

Для этого закрытого слушания требовалось участие всего лишь еще двух людей, которые вошли через черные двери в сопровождении Регара. Первый из них был тюремщиком с закатанными до локтей рукавами и палашом на плече. Лодыжки и запястья второго сковывали железные цепи, а на одной руке белела толстая повязка.

Аалийя обратила внимание, что даже сейчас Мариш не выказывал ни капли стыда. Ее брат держался так, словно по-прежнему был наряжен в золото и серебро, а не подпоясанную веревкой рубаху из грубой ткани. Как и полагалось в таких случаях, пришел он босиком, чтобы выразить свое смирение перед десятиглазым богом правосудия, – хотя не то чтобы в темных глазах Мариша было сейчас еще что-то, помимо обычного для него высокомерия.

Повязанный на голову платок, прикрывший обгоревшие останки скальпа, Аалийя разрешила ему оставить.

«Хотя, наверное, все-таки не стоило».

Тюремщик подвел Мариша к белому мраморному кругу покаяния. Регар, который последовал за ними, встал на диск из черного оникса, отмечающий место палача, после чего тюремщик вручил ему палаш и на три шага отступил, оставив судьбу своего подопечного на суд Хика.

– Брат мой, – холодно произнесла Аалийя, – ты обвиняешься в измене империуму. Твоя жизнь под угрозой.

Мариш не выказал ни малейшего страха, хотя она этого и не ожидала, прекрасно зная нрав своего старшего братца. Он всегда отличался завидной твердостью духа. В основе его характера лежали строгая приверженность установленному порядку и верность вековым традициям. Мариш был во многом сыном своего отца. Протест брата против ее восшествия на престол не стал для Аалийи особой неожиданностью – глубоко разочаровало ее лишь то, насколько далеко он оказался готов зайти.

В последний раз воззвать к брату попросил ее Саймон, хотя сама она такого желания не испытывала. Вооруженный мятеж, поднятый Маришем прошлой зимой, в результате которого погиб их старший брат, закончился гибелью Щита Ангелона и Крыла Драэра, а также тысяч других людей. К нескольким смертям привела и засада, устроенная Братством в сговоре с их давним врагом…

Аалийя уперлась в колено крепко сжатым кулаком.

Мариш выглядел совершенно невозмутимым. Оглядев ряды для публики, он сразу заметил, кого там не хватает.

– А где же наш дорогой братец? Разве Рами не должен при сем присутствовать?

– Его вызвали в другое место.

Мариш приподнял бровь.

– Это настолько важное дело, что ему недосуг засвидетельствовать судьбу, которая постигнет его брата?

Аалийя вздохнула. Она не видела причин скрывать правду – ни от Мариша, ни даже от тридцати трех человек, сидевших позади нее. К настоящему моменту это стало секретом, который уже больше не было нужды хранить.

– Он отбывает со следующим колоколом. Прихватив с собой и Парус, и Крыло в полном составе. А также большой легион Щита.

– Куда?

– В Халендию, чтобы нанести удар по Азантийе.

Мариш, пошатнувшись, шагнул вперед, но был остановлен цепью в руках у тюремщика. В решительном выражении его лица теперь сквозили шок и смятение.

– Что за безумие, сестра? Наши силы напрочь разобьются о Штормовую Стену, коя веками надежно прикрывала этот город! И тогда, в свою очередь, падет империум. Ты обрекла нас на гибель!

Аалийя, сохраняя невозмутимое выражение лица, позволила ему бушевать дальше. Она не стала утруждать себя дальнейшими объяснениями. Как только гнев Мариша немного утих, императрица заговорила снова:

– Только лишь благодаря добросердечию Рами я привела тебя в эту башню, Мариш!

Вообще-то добросердечие Рами было в данном случае изрядно сдобрено настойчивостью Саймона.

В «Попранной Розе» хотели, чтобы она все-таки попыталась умерить терзающие Кисалимри разногласия, хотя бы формально наладив отношения с братом – не столько в расчете на грядущую битву, сколько в надежде на победу в ней. Если маленькой группе, отправленной в Цитадель Исповедников, удастся добиться успеха, то для столь же успешного выполнения всего, что понадобится дальше, сильная и сплоченная империя была бы только плюсом.

– В предстоящие дни нас и вправду ждут великие испытания, – признала Аалийя. – Но это не безумие. Когда имеешь дело с почти что невыполнимой задачей, безрассудство иной раз куда лучше излишней осторожности.

Она мысленно поблагодарила Канте, которому пришла в голову столь мудрая сентенция.

Однако Мариш счел этот совет далеко не столь разумным.

– Ты стремишься к победе, сестра? Или просто желаешь избавить мир от последнего из своих братьев?

– Вообще-то братьев у меня по-прежнему двое. И я бы предпочла не терять ни одного из них. – Аалийя печально покачала