9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

клевете было то, что она базировалась на немецких газетах, из которых Милюков прочел следующую фразу: «Das ist der Sieg der Hofpartei, die sich um die junge Zarin gruppiert» («Это победа притворной партии, группирующейся вокруг молодой царицы»).

Для находившейся с нами в войне Германии было, конечно, необходимо накануне возможной победы России и союзников употребить все усилия и средства на то, чтобы каким бы то ни было способом подорвать мощь России.

Граф П. А. Игнатьев, работавший в нашей контрразведке за границей, приводит слышанные его сотрудником слова немецкого дипломата: «Нас нисколько не интересует, желает ли русский император заключить сепаратный мир, — нам важно, чтобы верили этому слуху, который ослабляет положение России и союзников»…

…Одним из примеров может служить факт, что нашими общественными деятелями распространялся исходивший из думских сфер слух, будто бы 15 сентября 1915 года гроссгерцог Эрнст Людвиг Гессенский, родной брат императрицы, тайно посетил Царское Село. Возражавшим на эту небылицу отвечали, что если это был и не гроссгерцог, то, во всяком случае, лицо его свиты; таинственный приезд этот приписывался желанию Германии при содействии императрицы добиться заключения Россией сепаратного мира…"[24]

В гостинице Листок заказал у портье столик на объявленный праздничный обед в ресторане «Eden». То, что Новый год он встретит в ресторане, решил еще утром. Обедать все одно где-то было необходимо, а новогодний вечер позволял еще изучить максимально большее число постояльцев «Рая». Он был наслышан, что, в отличие от Рождества, Новый год швейцарцы стремятся встречать вне домашних стен, а значит, аристократы гостиницы непременно повалят в этот день в ресторан. И чем черт не шутит! — вдруг именно это обстоятельство и поможет пятого числа 1917 года выявить среди новых лиц ожидаемых особ! К тому же — чего уж скрывать! — чертовски хотелось полюбопытствовать, как чопорные швейцарцы празднуют свой день святого Сильвестра, традиционно олицетворяемый здесь с приходом Нового года.

Еще утром, идя на встречу с агентом, он отмечал приподнятый настрой города. Но когда оказался на Зекселойтенплац — феерический дух праздника буквально захватил его. Площадь оглушила звоном коровьих колокольчиков, запахами горячего шоколада и пряников, задорными мелодиями уличных музыкантов с толпами ряженых Сильвестрклаусов, флагами и гирляндами, развешенными на зданиях, деревьях и фонарях… В гостиницу, признаться, вернулся не только в приподнятом настроении от встречи с Росляковым, но и с легкомысленным желанием окунуться в атмосферу бюргерского праздника.

Так или иначе, облачившись в вечерний костюм, предусмотрительно предоставленный ему Русской миссией, Листок спустился в ресторан без четверти восемь вечера. И дело было не в боязни опоздать. Как он понимал, «Сильвестр» в «Eden» могли встречать не только постояльцы гостиницы, но и обычные цюрихцы. И в отличие от последних, которые входили бы в ресторан со стороны набережной, постояльцы непременно должны были появляться из дверей гостиничного фойе. И тем необходимо было воспользоваться, чтобы понять, кто именно проживает в «Eden au Lac». Для того достаточно было занять столик, с которого просматривался бы вход из внутренних апартаментов гостиницы — о чем Алексей Николаевич побеспокоился заранее, — да занять его пораньше, дабы по возможности не пропустить никого из входящих с этой стороны.

В зале, как и ожидалось, действительно было еще немноголюдно. Его проводили к столу. По приборам и выставленным закускам с напитками понял, что его соседями должны стать как минимум двое. Заняв свое место напротив дверей фойе, попросил налить вина.

За спиной неожиданно послышалась трогательная мелодия. Листок с изумлением обернулся: в центре зала, на небольшой эстраде, семеро музыкантов во фраках старательно выводили рождественскую «Stille Nacht, Heilige Nacht…»[25].

Однако аристократы не торопились. Первые пары, сверкая лоском вечерних туалетов, потянулись с этажей гостиницы лишь минут через сорок. Но потянулись потоком, словно по команде. Листок едва успевал всматриваться в лица входящих, стараясь отложить в памяти каждую новую физиономию и узнавая уже встречавшихся. Среди последних оказались и его утренние знакомые по завтраку.

Из них первыми прошла в зал «шумная» итальянская чета, правда, без своих неугомонных мальчуганов, и почти следом — две пожилые немецкоговорящие пары, вновь оказавшиеся за одним столом и совсем рядом, через стол от Алексея Николаевича. А через некоторое время Листок узнал и вальяжного бюргера. Того самого — с пикантной щеточкой усов и сигарой во рту, но теперь обращавшего на себя внимание не только ярко-красным платком, торчащим из нагрудного кармана черного смокинга, но и того же цвета галстуком-«бабочкой» на жилистой, как у борца, шее.

И все же один посетитель особенно привлек его внимание. Случилось это неожиданно. Когда загудевший зал, казалось, был уже полон, матовая дверь со стороны фойе внезапно распахнулась, человек, отворивший ее, посторонился, и на пороге, точно по мановению палочки, предстала дама… Да, это была дама — привлекательная, лет тридцати. В глаза бросились правильные черты лица, жгуче-черная прическа «а-ля гарсон», томный взгляд, утопающий в тенях длинных ресниц, и восхитительное, почти до пола, вечернее платье, отливающее темной синевой, с пикантным V-образным вырезом, прикрытым золотистым воротником типа «фишю»…

И все же в ее облике было нечто такое, что диссонировало с ее женским шармом: красивое, несколько продолговатое лицо было чрезвычайно бледно, большие томные глаза печальны, а великолепное платье — прямое и узкое — придавало ей вид невыразимо трогательный — чего-то хрупкого и одинокого. На мгновение застыв у дверей, она в задумчивости прошла в зал, что-то отсутствующе сказала обратившемуся к ней тучному метрдотелю — даже не взглянув на него, — и тот, кивнув, повел даму меж рядами столов.

Листок, молча наблюдавший за ними, был немало удивлен, когда подведена она была к столу его пожилых знакомцев. И только тогда он заметил, что стол их был накрыт на пять персон. Значит, незнакомка была либо близко знакома кому-либо из стариков, либо находилась с кем-нибудь из них в родстве. Мужчины поднялись, приветствуя опоздавшую даму, и метрдотель, извинившись, галантно усадил ее между ними, лицом к наблюдавшему за ней ротмистру.

Однако долго рассматривать загадочную женщину ему не довелось. Неожиданно входная дверь вновь отворилась, и в зал вошли те, кого он меньше всего ожидал, — чета Гараками, Катарина и плетущийся за ней Шимон… Что-то засосало под ложечкой — его стол все еще не был занят! Неужели… Дьявол! Похоже, так оно и есть — кельнер вел чертовых австрияков в его сторону!

Листок поднялся и, с поклоном поздоровавшись, поспешил отодвинуть стул, к которому решительно подошла Катарина. На удивление она приняла его ухаживание как должное и, уже присаживаясь — пусть