9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

class="p1">И Алексей Николаевич пошел. Трудно сказать почему, но если отбросить желание угодить толстячку Шимону и навеянное им же сочувствие к трауру молодой женщины, то, признаться, оставалось только одно объяснение — его влекло к этой печальной, но невероятно обаятельной женщине. И похоже, это было то, что жаждала и она сама. Он понял это, уже подходя к столу: вдова подняла голову, и в блеске ее темных глаз, устремленных на него, он вдруг прочел одновременно и настороженность, и интерес, и тайную надежду на спасение от скуки. За столом, словно по команде, все замолчали и также воззрились на приблизившегося мужчину. Несколько смутившись, Листок легкими кивками поприветствовал обе стороны стола.

— Meine Herren![27] Разрешите пригласить вашу прекрасную даму на танец…

Последние слова он произносил, уже глядя на фрау Баккер. Изумленные взоры ее соплеменников немедленно обратились на женщину, а их «прекрасная дама», лишь секунду помешкав, поднялась и, не испрашивая ничьего позволения, молча вышла из-за стола.

Она прошла мимо него, обдав шлейфом тонких духов, и, только вдохнув аромат прелестной женщины, Алексей Николаевич вдруг понял всю нелепость своего благородного порыва — как можно было приглашать на танец само совершенство, если уже лет пять не вальсировал ни с одной дамой!

Слава богу, она остановилась не в центре кружащихся пар, а на краю танцевальной площадки. Повернулась, приблизилась, и в следующую минуту он почувствовал на плече легкое прикосновение ее левой руки; это означало одно — готовность женщины подчиниться своему партнеру. Листок машинально коснулся правой рукой ее спины, но… не сдвинулся с места. Ресницы дамы вспорхнули вверх, и на него вопросительно взглянули красивые темно-карие глаза. Да, теперь он отчетливо видел, что они темно-карие…

Алексей Николаевич слегка склонился над ней и горячо прошептал:

— Я давно не танцевал, но вы были столь очаровательны…

Он запнулся, но, кажется, даже сквозь звуки оркестра партнерша его услышала. Она несколько отстранилась, чтобы вновь пронзить его теперь удивленным взглядом, но вдруг в глазах блеснули задорные искорки.

— Мое узкое платье также не для вальса! — неожиданно весело и без сарказма проговорила она. — Будем же этот медленный танец танцевать еще медленнее! Ну же, смелее!

Ее удивительно мягкий, добродушный и в то же время уверенный для печальной вдовы голос словно преобразил его. Их руки переплелись. Поймав такт, он сделал первый шаг, она послушно последовала его движению, и они закружились — сначала медленно, неуверенно, но все более ускоряясь и вскоре уже кружась по всей площадке, сливаясь в танце с другими вальсирующими парами…

Музыка оборвалась внезапно, и мужчина во фраке с эстрады весело объявил:

— Дамы и господа! Шампанское! До нового, тысяча девятьсот семнадцатого года осталось десять минут!

Раскрасневшаяся фрау Баккер счастливо посмотрела на Листка.

— Однако… вы оказались большим обманщиком! — сквозь заходившееся дыхание произнесла она. — Вы прекрасно вальсируете! А я даже не знаю вашего имени! У вас славянский акцент…

Алексей Николаевич, у которого также радостно колотилось сердце, ответил с придыханием;

— Вы прекрасны! Простите… Алексей Листок… Русский…

— Вот как? — не скрывая изумления, произнесла женщина.

Они уже проходили меж столами.

— Да, фрау Баккер, русский… И как видите, ваше имя мне известно!

Лотта приостановилась и вновь с изумлением взглянула в глаза ротмистра; но в ту же минуту расплылась в улыбке:

— Ах да, наши общие знакомые! Бьюсь об заклад, это они надоумили пригласить меня!

— Скорее помогли преодолеть робость…

— Вот как?

Они вновь запетляли меж столами.

— Не знала, что русские столь искусно танцуют… Вы остановились в «Eden»?

— Да.

— И как в эти ужасные времена вы оказались в Швейцарии?

— Думаю, все мы здесь по какой-то причине. К тому же я не выбирал — меня послали в отпуск… По ранению…

Лотта на ходу внимательно посмотрела на него:

— Бедняжка, вы воевали? И на чьей же стороне?

Листок промолчал, не найдя что ответить. Кажется, он и без того наговорил много лишнего этой прекрасной незнакомке. Но и та, похоже, поняла всю бессмысленность своего вопроса — торопливо сказала:

— Кажется, пришли, русский Алексей Листок! Надеюсь, мы еще встретимся…

Возвратившись к своему столу, Листок застал чету Гараками в полном составе. Катарина не без иронии заметила:

— Герр Листок, похоже, даром время не теряет…

— Прекрати, душа моя! — недовольно воскликнул Шимон. — Осталась минута!

И действительно, зал неожиданно притих, так что можно было слышать дыхание соседей; кельнеры с бутылками шампанского в руках застыли, словно статуи, меж столами; мужчины дружно прильнули глазами к своим часам, женщины — к своим мужчинам, и вдруг зал хором стал отсчитывать:

— Пять… Четыре… Три… Два… Один…

Ресторан оглушили залпы откупоренных бутылок, пробки дружно взлетели к потолку, и все в одно мгновение потонуло в восторженном реве.

— С «Сильвестром»! — воскликнул Шимон, протягивая бокал.

— С Новым годом! — вторила ему Катарина.

— С новым счастьем! — не удержался Листок.

Со звоном их бокалы сомкнулись в центре стола.

В каком-то возбужденном предчувствии Алексей Николаевич посмотрел в сторону соседнего стола — Лотта Баккер приветствовала его поднятым бокалом. Он также сделал ей знак бокалом, но в ту же минуту со стороны набережной улицы раздался оглушительный треск, окна осветились разноцветными огнями, и новый взрыв восторга поглотил ресторан.

— Что это? — изумленно спросил Листок.

— Фейерверк! — воскликнул Шимон. — Теперь до утра! Весь Цюрих будет здесь, на озере!

Словно в подтверждение его слов, ресторан вдруг задвигался, загудел, как растревоженный улей. Все с шумом повскакивали с мест и сбивающимися потоками ринулись в противоположные стороны — одни к окнам, другие к выходу, третьи к эстраде, с которой уже неслась развеселая мазурка…

— Я же говорил, что потом будет не до того! — сквозь беспорядочный шум, донеся голос Шимона. Он заговорщицки подморгнул Листку. —  Предлагаю выйти на набережную!

— Только надо зайти в номер одеться! — живо откликнулась Катарина. — И возьми шампанского!

— Вы с нами? — спросил Шимон, уже отодвигая стул супруги.

Листок быстро окинул взглядом соседний стол — Лотта со стариками поднялась с явным намерением подойти к окнам. Он замотал головой:

— Пожалуй, останусь…

Потом все было как во сне. Он прошел к широкому окну, встал, протиснувшись сквозь людскую стену, позади Лотты, и она, точно почувствовав это, не оборачиваясь, тяжело задышала.

А там, за окном, берег озера сверкал огнями. Набережная, точно живое существо, волновалась