Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

Когда правительство следит за прогрессом “внутреннего единства”, оно рассматривает его почти исключительно как семейное дело этнических немцев. Однако в прежней Федеративной Республике проживало 5 миллионов “гастарбайтеров” и иностранцев. Внезапное присоединение 15 миллионов восточных немцев в одночасье изменило их жизненную ситуацию.

“Я вырос здесь”, в Западном Берлине, сказал турецкий студент в первую годовщину падения стены, “но никогда раньше не чувствовал себя таким чужаком”68. Его друзья, забредшие в Восточный Берлин, подверглись нападению со стороны местных скинхедов. Как выразился в более позднем радиоинтервью эксперт по миграции Хаджи-Халил Услукан, “первое место всегда занимали западные немцы… но теперь развернулась борьба за второе место”69. В этом соревновании признание “настоящим” немцем приобрело новую ценность.

Годы после 1990 года шли зигзагообразным путем. В 2000 году коалиционное правительство Шрёдера представило новый закон о гражданстве, который распространял его на детей, родившихся в Германии от родителей-иностранцев, если один из родителей прожил там восемь лет. Сначала таким детям приходилось выбирать между немецким гражданством и гражданством своих родителей по достижении совершеннолетия. В 2014 году им разрешили оставить оба.

Немедленно последовала обратная реакция. Теперь, когда “кровь” больше не требовалась по закону, консерваторы обратились к национальной культуре, чтобы отделить “настоящих немцев” от “паспортных”. Они утверждали, что мультикультурализм потерпел неудачу. Было крайне важно, чтобы мигранты присоединились к (западно)германской “основной культуре” (Leitkultur). Все остальное означало социальный хаос и национальный упадок. Некоторые утверждали, что конституционный патриотизм, отстаиваемый Юргеном Хабермасом, слишком слаб, чтобы удержать единую страну в эпоху глобализации. Другие указывали на теракты 11 сентября и угрозу фундаментализма. Проблема заключалась в том, из чего состоит это предполагаемое “ядро” в обществе с множественностью вкусов, стилей жизни и сообществ.

Для второго и третьего поколения турецких мигрантов новая Германия оказалась сложной средой. Кое-что улучшилось. Сегодня дети-мигранты с большей вероятностью пойдут в детский сад и закончат школу. Угур Шахин, председатель BioNTech и отец немецкой вакцины против коронавируса, был первым ребенком гастарбайтеров в Кёльне, сдавшим Abitur; его жена и соучредитель BioNTech Озлем Тюреджи была дочерью хирурга и биолога – напоминание о том, что не все турецкие “гастарбайтеры” были крестьянами. Джем Оздемир, чей отец приехал из провинциального города, чтобы работать на немецкой текстильной фабрике, в 2008 году занял одно из ведущих мест в Партии зеленых, а в 2021 году сделался министром сельского хозяйства, став первым членом кабинета министров, имеющим родителей-турок.

Однако подобные истории успеха остаются исключением. Например, каждый третий житель Мёнхенгладбаха в регионе Рейн-Рур был в прошлом мигрантом, однако среди шестидесяти шести советников этого города в 2009 году таковых не было; в других местах они составляли от 1 до 5 % представителей70. По сей день образовательный разрыв остается огромным: только 15 % студентов турецкого происхождения заканчивают обучение с Abitur в сравнении с 45 % коренных немцев. Даже в детских садах разрыв увеличился71. Турко-немцам по-прежнему труднее получить профессиональную подготовку, а вероятность оказаться безработными у них более чем в два раза выше.

Дискриминация остается неотъемлемой частью общественной и частной жизни. Женщинам, носящим хиджаб, труднее найти работу и получить поддержку со стороны социальных работников, а молодым мужчинам турецкого происхождения обычно не разрешают посещать дискотеки и фитнес-студии. Тем же, кто ищет квартиру, как свидетельствует недавний федеральный доклад о дискриминации, нередко попадаются объявления вроде “немецко-турецким семьям не обращаться; домашние животные – не проблема”72.

Ксенофобия, конечно, свойственна не только немцам. В ходе опроса, проведенного в 1997 году, европейцам из стран ЕС был задан вопрос, является ли этнически смешанное общество “плохим явлением”. Немцы оказались посередине: менее открытые, чем голландцы и британцы, но более терпимые, чем греки и бельгийцы. Где немцы лидировали (с 79 %, наряду с греками и бельгийцами), так это в согласии с тем, что их “страна достигла пределов своих возможностей” и не может принять больше иностранцев. Хотя разрыв в уровне безработицы между мигрантами и местными жителями может быть меньше в Великобритании и Италии, но в Бельгии и Норвегии он еще выше73.

Новый закон о гражданстве 2000 года стал шагом в правильном направлении, но был принят слишком поздно, чтобы исправить десятилетия упущенных возможностей интеграции. Исследование, проведенное в 2014 году, показало, что только один из пяти турок, проживающих в Германии, получил ее гражданство74. Многие были счастливы жить здесь, но половина чувствовала себя людьми второго сорта. Что касается двойного гражданства, точных цифр не существует, но опросы показывают, что второй паспорт получали в основном российские и польские мигранты.

Парадоксальным образом для многих чувство принадлежности за годы после получения гражданства стало более неоднозначным. Турция запустила собственную политику в отношении диаспоры, чтобы напомнить ее представителям об их корнях75. Турецко-исламский союз (DTIB) сегодня имеет тысячу отделений в Германии и направляет имамов прямо из Турции. В 2014 году Турция изменила свои законы, чтобы предоставить туркам, живущим за рубежом, право голосовать на президентских выборах. Четыре года спустя на выборы пришло более 600 тысяч человек (почти половина тех, кто имел право на участие в выборах в Германии): две трети отдали свои голоса за Реджепа Эрдогана. В 2000 году каждый третий ощущал свои корни в Турции (Heimatverbundenheit), к 2017 году – каждый второй; число тех, кто считал Германию своей единственной родиной, сократилось с 22 до 17 %, число тех, кто идентифицировал себя с обеими, – с 42 до 30 %. Молодые люди турецкого происхождения более свободно общались с немецкими сверстниками, чем их родители, но в это время в США и других странах росло число этнически смешанных браков. В Германии же женщины турецкого происхождения выходят замуж почти исключительно за мужчин, которые также имеют турецкое происхождение. Число межконфессиональных браков между мужчинами-мусульманами и женщинами-христианками сократилось76.

После десятилетий отрицания в 2005 году была введена официальная статистическая категория для людей “иммигрантского происхождения”. За одну ночь в Германии появилось 11 миллионов человек с мигрантскими корнями. Замысел состоял в том, чтобы дать им большее признание. Вместо этого, объединив всех лиц, родившихся за границей, с теми, у кого были родители иностранного происхождения, это в конечном счете скрыло огромные различия между жизнью беженцев, этнических немцев из России, специалистов из ЕС, детей немецко-американских родителей и детей турецких гастарбайтеров.

Земля Северный Рейн-Вестфалия, где проживает 2 миллиона иностранцев, в 1989 году начала “интеграцию через спорт”. В течение следующих двух десятилетий Ольденбург и другие города организовали футбольные команды для девочек-мигрантов. На чемпионате мира 2010 года немецкая футбольная ассоциация отметила сборную с участием игроков из восьми стран как образец вновь обретенной толерантности: