Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

из других подразделений. В этих условиях сетевое гражданско-военное решение с низким уровнем риска имело смысл для немецких генералов и министров обороны. Просто так получилось, что оно не учитывало ситуацию на местном театре военных действий. После Кундуза даже четверть немцев не хотела, чтобы их солдаты продолжали участвовать в Международных силах содействия безопасности, и только 15 % считали, что миссия в Афганистане способствовала укреплению национальной безопасности10.

К моменту унизительного ухода союзников в 2021 году около 160 тысяч немецких солдат на том или ином этапе служили в Афганистане. Однако именно американцы после афганцев заплатили самую высокую цену. В Афганистане погибло 2442 американских солдата и только 58 солдат бундесвера, что меньше, чем количество убитых журналистов; Вашингтон потратил в семьдесят раз больше, чем Берлин. Разговоры о “немецком Вьетнаме” лишь показывают, что чувство войны в стране все еще странным образом искажено.

Солдаты могли рассчитывать на некоторое общественное признание своей храбрости и самопожертвования: Ральф Рёнкендорф потерял зрение, спасая товарища, и удостоился медиапремии Bambi в 2011 году, – но это по-прежнему далеко от того, что является “нормальным” где-нибудь в другом месте. В то время как Соединенные Штаты, Великобритания и Франция поминают своих павших “героев” огромными памятниками в столицах, мемориал солдатам бундесвера, открытый в 2014 году, спрятан в “лесу памяти” на территории казарм под Потсдамом11.

Зов востока

За воссоединением последовала глобальная переориентация. В то время как старая Федеративная Республика заглядывала через Атлантику, новая все больше смотрела на восток, на рынки Восточной Европы, России и Китая. Трансатлантический альянс начал ослабевать задолго до того, как Дональд Трамп назвал его “устаревшим” в 2017 году. Причина была проста: с исчезновением общего врага – Советского Союза – Германия и Соединенные Штаты стали меньше нуждаться друг в друге.

Значительная часть новообретенного мирового благосостояния Германии была чистой удачей. Революции в Восточной Европе в 1989–1990 годах открыли доступ как к новым рынкам, так и к дешевой квалифицированной рабочей силе; в 1991 году VW приобрел чешскую Škoda. Заниженный курс евро дал немецкому экспорту конкурентное преимущество вопреки тому, чего опасались защитники немецкой марки. Прежде всего, китайское экономическое чудо создало миллионы новых клиентов среднего класса, жаждущих немецких автомобилей и продуктов. Больше, чем когда-либо, Германия жила за счет своего экспорта; к 2010 году экспорт составлял половину ВВП, а десятью годами ранее – только треть. Хотя торговая статистика преуменьшает степень зависимости страны от иностранных рынков, поскольку игнорирует растущее число заводов, перемещающихся за границу. Глобальная Германия больше не означает “сделано в Германии”, она включает и немецкие продукты с надписью “сделано в Китае”. В 2017 году Mercedes впервые собрал за границей больше автомобилей, чем дома.

Однако для того, чтобы заработать на глобализации, также требовалась удача смелых. Это выпало на долю социал-демократа Герхарда Шрёдера, который реализовал самый крупный пакет социальных реформ со времен Аденауэра. В конце 1990-х годов Германия получила прозвище “больной человек Европы”, так как была угнетена из-за низких темпов роста, высокого уровня безработицы и растущих затрат на заработную плату и налоги и изо всех сил пыталась нести расходы на воссоединение. В 1996 году безработица превысила отметку в 4 миллиона человек и составила 10 %. Шрёдер сделал ее снижение проверкой для своего канцлерства. Отвлеченный внешней политикой в свой первый срок (1998–2002), он посвятил свой второй срок (2002–2005) “Agenda 2010” – программе, направленной на создание более гибкого (и более дешевого) рынка труда. Ее центральным элементом были “реформы Харца”, названные в честь руководителя отдела кадров VW Петера Харца, старого друга Шрёдера еще со времен пребывания того на посту премьер-министра Нижней Саксонии, родины VW. Харц имел смелость мечтать о четырехдневной рабочей неделе, в 1993–1995 годах она была введена в тестовом режиме. Реформы облегчили увольнение людей и найм их на низкооплачиваемую работу с частичной занятостью; взносы на социальное обеспечение были отменены для тех, кто зарабатывает менее 400 евро в месяц. Кроме того, щедрые пособия по безработице были резко сокращены и объединены с базовыми социальными пособиями. Если безработный отказывался от работы, можно было удерживать его пособие независимо от того, насколько низкооплачиваемой или не соответствующей приобретенным навыкам была новая работа. Официальным девизом было “Поддержка и требование” (Fördern und Fordern).

При Коле накопилось множество так и не проведенных реформ. Но зачем социал-демократу проталкивать их? В наше время, пожалуй, мало случаев, когда политика и личность так тесно связаны. Вдохновленный голландскими реформаторами и Тони Блэром в Великобритании, Шрёдер следовал “третьему пути”, полагая, что единственный способ спасти социальное государство – это его либерализация. Личная ответственность должна была прийти на смену перераспределительной социальной справедливости. В отличие от привилегированного представителя среднего класса Блэра, который ходил в частную школу, Шрёдеру пришлось подтягиваться собственными силами. “Третий путь” был такой же частью его личной биографии, как и политическая философия. Ему едва исполнилось шесть месяцев, когда его отец погиб на фронте в Румынии в 1944 году. Шрёдер вырос в бедности и бросил школу в четырнадцать лет, чтобы работать сначала помощником в хозяйственном магазине, а затем в магазине в маленьком городке. Вероятно, он единственный из ныне живущих лидеров, умеющий украсить витрину. Ему пришлось пойти в вечернюю школу, чтобы получить школьный аттестат, необходимый для изучения права. Его карьера была свидетельством достоинств личной ответственности, железной дисциплины и творческой гибкости. “В нашем обществе не существует такого понятия, как право на лень”, – заявил он таблоиду Bild в 2001 году. Шрёдер защищал введение низкооплачиваемых “мини-работ” на основе личного опыта: без случайных подработок по уборке, по его словам, его мать никогда не смогла бы воспитать своих детей12.

За пределами своего кабинета Шрёдер столкнулся с мощной оппозицией со стороны рядовых членов парии, профсоюзов и молодых социалистов, которых он возглавлял в конце 1970-х годов. Для проведения реформ ему нужна была поддержка оппозиции. Для многих социал-демократов он в одиночку убил вековую традицию социальной справедливости. Рабочие почувствовали себя преданными сокращением пособий по безработице, а безработные – униженными угрозой санкций. Однако бизнес ликовал. К 2007 году безработица упала ниже 10 %, а четыре года спустя – ниже 7 %.

То, что немцы считали справедливым вознаграждением, для других было результатом несправедливого “демпинга”. Вместе с дешевым евро реформы сделали немецкую рабочую силу самой дешевой в Европейском союзе. В 2008 году в Германии затраты на рабочую силу, не связанные с заработной платой (в частности, отчисления на социальное обеспечение и отпускные), были более чем на четверть ниже, чем в Испании и Греции, и даже десять лет спустя, после еврокризиса и последовавших