Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

золотой цепью и ни в чем его не обманула. Напротив, у него будут все основания быть ею довольным, когда они снова встретятся. Бояться его не было причин. Совершенно никаких. У нее были сведения, которые он хотел, больше, чем он когда-либо смел надеяться получить…

Мара обнаружила, что массаж ей больше не доставляет удовольствия. Резко поднявшись, она направилась обратно в спальню. Если сегодня вечером в саду лотосов ее будет ждать не Шефту, а ее хозяин, ее пребывание во дворце закончится, не успев начаться. И это тоже будет прискорбно — особенно для Шефту.

* * *

Одного упоминания о прохладном северном ветерке, что гуляет на крыше, хватило, чтобы пробудить в Инанни энтузиазм ее посетить. В середине утра они с Марой, в сопровождении лишь маленькой Неси, прошли по лабиринту залов, поднялись по наружной лестнице и вышли на террасу-лоджию. Там было прохладно и ветрено, повсюду стояли мягкие кушетки, а тень давал огромный навес на украшенных лентами колоннах. Тут и там возвышались широкие воздухозаборники, направлявшие ветерок в спальные покои внизу. Мара подошла к балюстраде и оперлась на нее локтями. Отсюда, с высоты третьего этажа, открывался широкий вид на залитый солнцем лабиринт дворов, переходов, рощ и садов, заключенных в дворцовых стенах. Их прогулки с Инанни показали ей лишь малую их часть.

— Смотрите, моя принцесса! — воскликнула она. — Ваш новый дом.

Инанни посмотрела, вздрогнула и беспокойно отошла. Мара мгновение наблюдала за ней, полусочувствуя, полупрезирая, затем снова повернулась к балюстраде. Какой же сад? Их было так много! Она медленно обошла крышу, почти удрученная размахом и сложностью дворцовых земель. За исключением огромной караульной, весь первый этаж Золотого Дома был отдан под мастерские, кухни и кладовые. Среди них и за ними в головокружительном изобилии раскинулись обнесенные стенами сады, и в каждом из них был пруд с лотосами.

Но, свернув за угол на северную сторону, она увидела то, что искала. Это был самый большой из всех садов, с прудом в форме бутона лотоса, почти до краев заполненным синими лилиями, и еще больше их было нарисовано по его краю.

Удовлетворенная, она уже собиралась отвернуться, как вдруг случайно подняла глаза за стены.

— Эх, благословенный Осирис! — выдохнула она. — Высочество, подойдите сюда, если хотите увидеть Фивы! Вот они…

Инанни присоединилась к ней у балюстрады, и они вместе посмотрели на раскинувшийся внизу огромный город. Дворец стоял у западного берега Нила, в пределах видимости великолепного храма царицы, который, низкий, с колоннадами и сияющий белизной в ослепительном солнечном свете, виднелся вдали на фоне золотых скал. Мара видела зеленые ладанные террасы, которые помогал создавать Неконх; от них пустыня спускалась двумя широкими уступами к уровню долины, затем начинался Некрополь — полоса низких, цвета пыли, зданий, где жили бальзамировщики, гробовщики, каменотесы, стеклодувы, ткачи и все прочие ремесленники, чья работа была посвящена гробницам, — он тянулся до самых изумрудных полей цветоводов, которые, в свою очередь, простирались до реки.

Река, словно серебряный клинок, разделяла город, и по ней сновали суда всех размеров и форм. За медленно движущимися парусами возвышался высокий восточный берег и собственно Фивы — лабиринт белых, залитых солнцем зданий, с флагштоков и массивных храмовых пилонов которых развевались красно-белые знамена, словно манящие пальцы. Каждая поверхность сверкала красками и блеском золота; крыши тянулись на восток под сияющим синим небом, насколько хватало глаз.

Мара подперла подбородок руками, впитывая все это. Удивительный город! Величественнее Менфе, веселее Абидоса — и, как говорили, еще порочнее, чем Бубастис в низовьях Нила. Он наполнял ее восторгом.

Вокруг самого дворца вырос небольшой городок, состоявший в основном из обнесенных белыми стенами вилл великих вельмож Египта и нескольких мастерских лучших ремесленников и ювелиров. Мара смотрела на колесницы, мелькавшие по мощеным камнем улицам, на пальмы, вздымавшиеся, словно султаны, из невидимых садов для услад, и гадала, не принадлежит ли один из этих великолепных домов вельможе Шефту.

— Эх, какую жизнь они ведут, эти великие! Подумайте, моя принцесса, теперь вы одна из них и живете в Центре Мира. Разве не славный город вы обрели после всех своих странствий?

— Я ненавижу его, — прошептала Инанни.

Вздрогнув, Мара обернулась. Инанни вцепилась в балюстраду, ее пухлое лицо было белым от горя. Ее глаза метнулись в сторону от удивленного взгляда Мары, словно она испугалась, что хоть раз высказала то, что думает. Но она безрассудно продолжала:

— Он слишком большой и в нем слишком много зданий! У меня на родине есть равнины и зеленые пастбища, и шатры пастухов сияют на солнце, и стада пасутся повсюedу… Здесь все совсем не так! Там все говорят на моем языке, а здесь все мне чужие, и не знают моих обычаев, а я не знаю их…

— Какая разница? Подумайте, вы станете невестой царской особы! Царевича Египта!

— Царь не посылал за мной.

— Но пошлет! — Мара не смогла сдержать легкого смешка. — А пока, разве у вас нет всего, чего можно желать? Рабы, удобства и жизнь в самом Золотом Доме? Ободритесь! Невозможно, чтобы вы тосковали по прошлому!

— Разве нет? — Инанни обернулась, подбирая складки тяжелой шали, и заставила себя улыбнуться. Она никогда не выглядела более неуклюжей или беззащитной, но внезапно перестала быть смешной. — Полагаю, что нет. Ты была добра ко мне, Мара, говорила со мной на моем языке, все объясняла и пыталась научить меня быть египтянкой. Но боюсь, я не оправдываю твоих стараний. Я не могу не тосковать по равнинам Сирии и голосам моих братьев.

Она умолкла, и слезы навернулись ей на глаза, а затем резко отошла на другой конец павильона. Мара тоже отвернулась, видя уже не смешную варварку, а тоскующую по дому девушку, и всем сердцем ей сочувствуя.

Вдруг, сквозь воркование голубей под карнизами дворца и слабое, мелодичное поскрипывание водоподъемных колес в полях, раздался новый звук — далекий, высокий, пронзительный. Мара подняла голову. Там, над ней, в сияющем своде небес, парила огромная птица — Гор, сокол, бог, символ царской власти. На ее глазах он сложил могучие крылья и камнем рухнул на пустынного жаворонка, что только что взмыл ввысь с лугов. Мелодия жаворонка оборвалась на середине трели; снова взмахнули огромные крылья, и сокол, развернувшись, полетел в сторону Ливии. Его победный крик, семь нот по нисходящей гамме, тянулся за ним, словно знамя. Мара все еще не могла отдышаться от красоты и жестокости его нападения, как вдруг восклицание