Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

хватку его изящной руки, крепкую, как у носильщика. — Его стоит остерегаться. В движениях его есть какая-то леность… Эх, я не могу сказать так, как хотела бы! В толпе он кажется таким же, как другие, но это не так. Клянусь Пером, он не похож ни на кого, кого я знала! Когда он улыбается… я не знаю, как рассказать вам о его улыбке. Она словно колдовское зелье…

Она смущенно умолкла, увидев веселье на лице царя.

— Последний гонец, который был пожилым мужчиной, описывал его несколько иначе, — сухо заметил Тутмос. — Впрочем, я узнаю своего хитреца. Хорош собой, говоришь? По правде, он почти уродлив, но ни одна женщина этого не замечает! Скажи мне, он в безопасности?

— Да, он в безопасности, — пробормотала Мара. «Пока что», — мстительно подумала она. Зачем она выставила себя такой дурой?

— И здоров?

— Переводи, Мара! — взмолилась Инанни.

— Э-э… моя принцесса, сын фараона осведомляется о здоровье твоих братьев.

Инанни с удивлением переводила взгляд с нее на царя.

— Скажи ему, они процветают, как пальмы. Но как же долго он говорил, чтобы сказать такую простую вещь! По правде, Мара, этот разговор чрезвычайно странен! Его слова говорят одно, а лицо — другое. Посмотри, как он хмурится! С египтянами всегда так?

— Часто, Высочество. Наш язык… он сложнее вашего. — Мара попыталась собрать разбежавшиеся мысли, желая, чтобы принцесса оказалась на дне Нила. Между вопросами Инанни и иронией царя она чувствовала себя жонглером, у которого в воздухе слишком много шаров. Теперь ей нужно было как-то объяснить плохо скрываемое нетерпение Тутмоса. Вон как он хмурится — право, от него мало помощи! Она поспешно выдумала: — Кроме того, моя принцесса, Его Высочество жаловался на легкую головную боль, о чем я забыла упомянуть. Он просит вас не судить о его учтивости по его хмурому виду.

— Головная боль? — Инанни тут же обеспокоилась. — Какая жалость! Неудивительно, что он… Мара, спроси его, пробовал ли он снадобье из толченых маковых коробочек.

Мара повернулась к царю, силой возвращая мысли к его последнему вопросу — здоров ли Шефту. Она ответила на египетском:

— Да, тот, кто послал меня, в полном расцвете сил.

— Хай! Хвала богам. Скажи мне, Голубоглазая, где он тебя нашел?

— На нильском судне под названием «Серебряный Жук». Мы… мы случайно плыли вместе вверх по реке и встретились совершенно случайно.

— Случайно, значит? Бьюсь об заклад, с того момента ничего не было оставлено на волю случая. Он дотошен, этот малый. Интересно, какой топор он нашел, чтобы держать его над твоей хорошенькой головкой? Хотя, может, и ничего, кроме этих черных, как ночь, глаз… — Тутмос усмехнулся, но жестом пресек ее возражение. — Неважно, я в нем уверен, а значит, и в тебе. Можешь передать… — Он осекся, раздраженно мотнув головой в сторону Инанни, которая уже выказывала признаки нетерпения. — Продолжай нести от моего имени свои сладкие вавилонские глупости, а потом передашь мне его послание.

— Что он сказал, Мара? Он пробовал маковые коробочки?

— Нет, моя принцесса. Он никогда не слышал о таком снадобье. Он говорит, что посоветуется с царским лекарем и тронут вашей заботой о его здоровье.

— Ты уверена, Мара? Он не выглядит тронутым, только сердитым!

— Да, но это все его головная боль! На самом деле, он не только тронут, но и сражен Вашим Высочеством. Он выразил великое изумление, что столь миловидная особа обладает еще и добрым сердцем.

Инанни начала сиять.

— Миловидной? Он назвал меня так? Вот как! Значит, он все-таки не сердится! Я думаю, он одинок, Мара. Ему нужна женщина, чтобы заботиться о нем, вот в чем дело. Не одна из этих холодных египетских красавиц, а кто-то, кто будет его любить и утешать… Скажи ему, что я приготовлю маковый отвар своими руками, и никто другой к нему не прикоснется. Как же я его неверно судила! Он сама доброта, и так красив… правда, он красив, Мара?

Пробормотав что-то в знак согласия, Мара с некоторой нервозностью повернулась к изумленному Тутмосу.

— Сдержись, умоляю! — сказал он ей. — А то эта толстая сирийка окажется у меня в объятиях. Ну же, передавай послание и поторопись, наше уединение не будет долгим.

— Боевой ястреб летит.

Тутмос мгновенно изменился в лице.

— Хвала Амону! — воскликнул он. Он на миг закусил губу, глядя в пустоту, и Мара почувствовала, как они с Инанни растворились в тумане небытия. Внезапно он развернулся и принялся метаться взад-вперед, взад-вперед, словно пантера в клетке. Инанни растерянно обернулась к ней.

— Почему он так себя ведет, Мара? Что он сказал?

— Что он в восторге от твоего предложения приготовить маковый отвар. И сейчас пытается вспомнить, есть ли сырье в дворцовых кладовых.

— О, пусть он об этом не беспокоится! Мои женщины привезли много из нашей страны. Скажи ему, отвар будет готов в течение часа.

Мара помедлила. Хмурый, погруженный в свои мысли царь был грозен; она знала, что он забыл об их существовании. Но Инанни нетерпеливо торопила ее:

— Скажи ему, Мара!

— Сын фараона, — рискнула Мара. — Прошу прощения, но я должна говорить, иначе эта дева заподозрит неладное…

— А? Что?

— Ваше Высочество позволит ей приготовить этот отвар?..

— Да, да, пусть делает что хочет! Боевой ястреб. — Тутмос продолжал метаться. — Это были точные слова послания?

— Да, Ваше Высочество.

— Клянусь Амоном, чтобы даже мой хитрец обладал таким даром убеждения! Я начинаю думать, что он и есть Великий Маг, и, право же, ему придется им стать… Теперь нам нужно золото. Много, очень много! Передай ему это. Спроси его… — Царь остановился у стола, спиной к Маре. Он взял лежавший там папирус, мгновение рассеянно повертел его в пальцах, а затем снова бросил. — Спроси его, — тихо продолжил он, — действительно ли его магия — это щит и оплот для него. Ибо ему предстоит отправиться в дальний путь. В земле Египта есть лишь один человек, который даст золото ради меня, и у которого его достаточно.

Он снова умолк, словно не решаясь продолжать. Мара машинально выдумала для Инанни какую-то очередную небылицу, но все ее внимание было приковано к царю. Дальний путь? О чем он говорит? В его манере было что-то странное, смесь страха и мрачной решимости,