Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

Внезапно Тутмос резко развернулся.

— Ты, голубоглазая, — произнес он с тихой угрозой. — Жизнь твоя не будет стоить и ломаного гроша, если это услышит кто-нибудь, кроме него. Ты поняла?

Мара кивнула, слегка отпрянув. Его взгляд был страшен.

— Тогда вот послание. Скажи ему, он должен отправиться к Реке Тьмы, как мы говорили давным-давно. Он должен взять сокровища того, кто спит там, даже царскую кобру с его чела и ожерелье из амулетов…

— К Реке Тьмы? — Мара подавилась словами.

— Да. Он должен взять у мертвых золото, которое нужно Египту, чтобы жить! Он должен спуститься в страну ночи и принести его мне.

В животе у Мары образовалась ледяная пустота. Шефту было приказано совершить самое гнусное преступление, известное Египту, — ограбить гробницу фараона. Он должен был взломать двери, некогда запечатанные молитвами и песнопениями на веки вечные, спуститься в гулкую тишину, в глубочайшую ночь, прокрасться через залы, коридоры и темные тайны в самую дальнюю камеру, где покоился фараон среди своих сокровищ, — и он умрет там, пытаясь вырвать их у хефтов, что охраняют его. «Он никогда не вернется», — подумала Мара.

Тутмос мгновение пристально наблюдал за ней, пока она стояла, онемевшая и больная от услышанного. Тихо он добавил:

— Он знает, в какую дверь войти. — Затем он резко отвернулся к столику с вином на другом конце комнаты, сорвал гирлянды с кувшина и плеснул полную чашу янтарной жидкости. — Можешь устраивать прием для этой сирийки, когда тебе понадобится меня увидеть, — отрезал он. — А теперь ступайте.

Мара сумела пролепетать что-то растерянной Инанни, и они удалились. Царь не ответил на их прощание. Когда они покинули комнату, он все еще стоял спиной к ним, склонив голову и вертя в руках пустую винную чашу.

Мара так и не поняла, как ей удалось объяснить Инанни последние несколько минут к ее удовлетворению, и какой смеси головной боли и пылкости она приписала поведение царя. Но слова, должно быть, убедили Инанни, потому что чем дальше она шла по залам и коридорам к своим покоям, тем шире улыбалась и быстрее шагала. Раскрасневшаяся и разговорчивая, она, едва войдя в свои апартаменты, созвала женщин и немедленно принялась готовить отвар от головной боли из маковых коробочек.

— Скорее, Джезра, самые лучшие коробочки, что ты привезла с родины, и маленькую ступку с пестиком. Даштар, принеси кувшин воды и чашу, что сама отмеряет содержимое, ибо мы должны быть точны до волоска, чтобы отвар не вышел слишком крепким… Уверена, Его Высочество скоро почувствует облегчение! Он так добр, не могу передать, как заботливо он отнесся к моему удобству! Но он все же странный человек, хмурый и порывистый; я поначалу его даже немного боялась. Это все его головная боль. Как он ходит! Взад-вперед, взад-вперед…

Быстрый, взволнованный голос не умолкал, пухлые пальцы усердно работали пестиком; комната наполнилась бормочущим шипением вавилонских комментариев, восклицаний и вопросов. Наконец-то Инанни было о чем поговорить и чем заняться. Она была счастливее, чем когда-либо с тех пор, как покинула Сирию.

Чего нельзя было сказать о Маре. Встреча с Тутмосом так взволновала ее, что она едва могла делать вид, будто слушает болтовню женщин. Неужели Шефту подчинится этому ужасному приказу! Из всех преступлений в земле Кемт ограбление гробницы было самым чудовищным — грехом против живых и мертвых, богов и людей. Даже земная кара за него была быстрой и страшной, но что говорить о мести того, кого ограбили? Скрытый и защищенный в своем тайном дворце, он лежал, завернутый в лен и благовония, с коброй Египта на челе, а его кладовые были полны богатств, которые должны были поддерживать его в роскоши в течение отпущенных ему трех тысяч лет в Стране Запада. Разве его Ка не поразит Шефту слепотой или немотой за то, что тот осмелился войти в Драгоценное Жилище? Разве оно не проникнет, словно тень, в его тело, чтобы истощить его болезнью, украсть его душу, свести его во всей его юности к той стоянке в земле тишины, с берегов которой никто не возвращался?

Нет, это было больше, чем можно требовать от любого человека, даже ради его царя!

«Выбрось это из головы, — яростно приказала себе Мара. — Шефту не подчинится. А если и подчинится, то это его дело, а не твое! Думай о себе, а другие пусть сами о себе думают…»

Но старая формула на этот раз ее не утешила. Как и вид радостного лица Инанни, пока та трудилась над маковыми коробочками и повторяла для восхищенных сириек каждое слово разговора, который, как она верила, у нее состоялся с царем. Жестокий обман — подарить ей надежду, когда надеяться было не на что. Мара не гордилась своей работой. Наверняка был другой способ, но кто бы его нашел, столкнувшись с этим мечущимся львом и необходимостью вести два разговора на двух языках одновременно?

Она поняла, что не может в третий раз слушать, каким добрым и красивым был Его Высочество. Сославшись на усталость, она извинилась и ушла в свою комнату.

«Какой хефт в меня вселился? — сердито подумала она, бросаясь на кушетку. — Может, от избытка царских особ за один день у меня поднялся жар, раз я так переживаю из-за толстой варварки и ее чувств! Эта царица, этот царь, эта принцесса, этот великий вельможа Шефту, какое им дело до меня и моих планов? Я должна их остерегаться, вот и все. Они чужие, они враги. Я никогда не должна этого забывать».

Успокоившись, она села и откинула густые, черные как смоль, волосы с лица. Она позовет маленькую Неси, чтобы та уложила их, это ее отвлечет. Она наденет свежую одежду, ей омоют ноги и глаза, нарисуют свежую длинную черную линию коля над ресницами, и она потребует синий лотос, чтобы носить его на лбу, как носят знатные дамы, со стеблем, спускающимся по затылку.

Скоро наступит время ужина, а затем — прогулки по саду лотосов. Она должна быть готова.

Она поднялась и хлопнула в ладоши, призывая рабыню.

Глава 10

Сад лотосов

«И все-таки странный человек мой жених», — думала Инанни, опускаясь в кресло. Судя по его манерам, можно было поклясться, что он равнодушен, даже презрителен, но это было не так. Разве он не выслал тех, других, из комнаты, чтобы мне было удобнее? Да, в