Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

Но Мара умела быть настойчивой, а еда немало поспособствовала восстановлению упавшего духа принцессы. Так что, когда в водяных часах набралось достаточно воды, чтобы поднять уровень до нужной отметки, Инанни поднялась и в сопровождении Мары и двух сирийских женщин последовала за другим церемониймейстером через сияющие залы, отделанные сусальным золотом, через сады, переходы и парадные покои в апартаменты царя.

Было нетрудно заметить, до какого положения был низведен Тутмос в этой цитадели своей сестры. Его комнаты были роскошны, а рабы многочисленны, но атмосфера его покоев напоминала роскошную тюрьму. Стража, казалось, была поставлена не столько для того, чтобы не пускать чужих, сколько для того, чтобы не выпускать Тутмоса.

Что до самой встречи, то она была совершенно лишена той церемониальной пышности, что отличала прием у царицы. Тутмос внушал не трепет, а неподдельное уважение, в чем Мара убедилась, когда он вошел в комнату, сопровождаемый лишь парой рабов и писцом. Это был невысокий, крепко сложенный мужчина с носом завоевателя, энергичный и беспокойный в каждом движении. Едва увидев его, Мара начала понимать фанатичную преданность Шефту, ибо огонь в этих прямых карих глазах захватывал воображение и не отпускал.

— Так вот она, варварка! — прорычал он, остановившись перед Инанни и окинув ее презрительным взглядом. — Чудовищно! Именно такую невесту я и ожидал, что моя несносная сестра выберет для меня — будто я стану считаться с ее выбором! Тьфу! Прогоните это жалкое создание прочь!

Он повернулся было, чтобы уйти в покинутую им комнату, но передумал и резко обернулся к Маре.

— Ты еще кто? — потребовал он.

— Мара, переводчица, — с облегчением выдохнула девушка. На миг она подумала, что прием окончен и ее шанс упущен.

— Переводчица? Зачем? Я знаю вавилонский, хоть и не жалую его. Мычание, а не язык!

Мара лихорадочно соображала. Он уже снова готов был уйти, а этого нельзя было допустить!

Она почтительно склонила голову.

— Должно быть, даже Ее Преславное Величество понимало, что Ваше Высочество не снизойдет до того, чтобы говорить с этой жалкой сирийкой на ее языке.

Слова ему польстили. Он нечасто добивался уступок от своей сестры с ее железной волей; даже такое косвенное признание его царского сана было своего рода победой. Он с большим интересом посмотрел на Мару.

— Хоть раз Хатшепсут права, — заметил он. — Впрочем, даже с переводчицей под рукой мне нечего сказать этой… этой дочери козопаса. Можешь передать ей, что я не намерен на ней жениться. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Мара неохотно повернулась к Инанни, которая с несчастным видом уставилась в пол. Ей не нужно было понимать его слов, чтобы знать: Тутмос ее презирает. Его первый же презрительный взгляд сказал ей об этом.

— Моя принцесса, — начала Мара, но не смогла вымолвить сокрушительных фраз. — Его Высочество шлет вам свои самые теплые приветствия, — закончила она.

К своему удовлетворению, она увидела, как лицо Инанни ожило; в огромных темных глазах исчезло страдальческое выражение, и они с надеждой обратились к царю. Мара тоже повернулась к нему, весьма довольная своей милосердной ложью. Но один взгляд на его изумленное лицо заставил кровь застыть у нее в жилах. Какая же она дура! Конечно, он понял каждое ее слово.

— Сын Фараона, живи вечно! — выдохнула она. — Молю о прощении… я не могла поверить, что вы намерены ранить эту принцессу, какой бы низкой она ни была…

— Ты хочешь сказать, что забыла, что я понимаю, — парировал Тутмос.

— Клянусь Пером Истины, Высочество, я лишь хотела пощадить эту несчастную деву, которая тоскует по дому, напугана и встретила в земле Египта одно лишь презрение. Мне жаль ее, и я не могла сказать ей, что все ее путешествие было напрасным, — не здесь, где Ваше Высочество и все остальные смотрят на нее. Молю, позвольте мне сделать это позже, наедине.

Она умолкла, тяжело дыша. Она была неслыханно дерзкой, и поняла это по испуганному выражению на лице маленького писца. Тот вскипел и шагнул к царю.

— Ваше Высочество! Эта дерзость невыносима! С вашего позволения, я немедленно велю увести эту особу и сам прослежу, чтобы…

— Молчать, — сказал Тутмос. Не сводя глаз с Мары, он одним могучим движением руки отстранил писца на задний план. — Оставь меня. И забери с собой остальных.

Вскоре в комнате не осталось никого, кроме трех сириек, царя и Мары. Тутмос шагнул ближе, все так же впиваясь в нее взглядом.

— Ну а теперь, крошка, — тихо произнес он, — может, ты скажешь мне, кто ты на самом деле.

Инанни подала голос:

— Что он говорит, Мара? Почему ты не переводишь?

Маре удалось сдержать восторг ровно настолько, чтобы быстро ответить:

— Он желает знать, удобнее ли вам, когда все остальные покинули комнату.

— О… о да, Мара, скажи ему, что мне гораздо удобнее!

Тутмос не обратил на нее внимания.

— Торопись, девчонка! Они не будут ждать вечно. Кто ты?

— Переводчица принцессы, Высочество. Но также… в вашем распоряжении.

— Наконец-то! Я так и подумал, как только… — Тутмос осекся, его лицо напряглось. — Откуда мне это знать?

На мгновение Мара растерялась. У нее не было ни талисмана, ни знака, ни доказательства, кроме имени самого Шефту.

— Клянусь тем, кто послал меня, сын фараона, — ответила она. — Клянусь…

— Не называй мне имен! У самих стен есть уши. Опиши его, если можешь.

Инанни теребила ее за рукав. Мара поспешно обернулась, пытаясь собраться с мыслями.

— Моя принцесса, ваш жених осведомляется, хорошо ли вы… э-э… спали, и по нраву ли вам ваши покои.

— О, да, конечно. Я… только звери на ложе… Нет, подожди, Мара. Наверное, не стоит упоминать зверей. Я… просто скажи, что покои мне очень нравятся.

«Описать Шефту? — думала Мара. — С таким же успехом можно описать форму ветра». Описать ли ей увешанного золотом вельможу или ученика писца, которого она впервые увидела склонившимся над ней на палубе «Серебряного Жука»? Она начала неуверенно:

— Он молод и высок, Высочество, и хорош собой, с глазами, как ночь… — Но это ничего о нем не говорило, хоть и было правдой. Она снова представила себе речные блики, играющие на его лице, почувствовала его опасное обаяние, с холодком вспомнила