Имя тени - Александр Григорьевич Самойлов

Его послали на рынок за новой партией бумаги и тушью. Рутинное, почти медитативное задание. Он наслаждался простотой: потрогать грубую бумагу, понюхать тушь, выбрать кисти. Обычная жизнь обычного человека.

Он как раз торговался с полуслепой старухой-продавщицей за пачку бумаги «всего-то с небольшим браком», когда его слуха достигло нечто, вклинившееся в общий гомон рынка. Настойчивое, монотонное, как заклинание.

— Свежая рыба! Сёмга, пойманная на рассвете! Угри, жирные, как сёгун! Кто купит последнюю рыбу? Свежая рыба!

Голос был плоским, лишённым всякой зазывной радости хорошего торговца. Он звучал как объявление о казни.

Дзюнъэй обернулся. И увидел Его.

Торговец стоял за своим прилавком, уставленным сверкающей на солнце рыбой. Мужчина лет сорока, с лицом, которое забывалось мгновенно, стоило отвести взгляд. Обычные черты, обычная причёска, обычная одежда. Но глаза… Глаза были двумя щелями с кусками льда. Они были абсолютно пустыми, лишёнными всякой мысли или эмоции. В них не отражалось ни утреннее солнце, ни суета рынка. Они просто фиксировали реальность, как два заброшенных озера.

И эти глаза были прикованы к Дзюнъэю.

Холок пробежал по его спине. Инстинкты шиноби объявили тревогу. Враг. Опасность. Контролёр.

Он резко отвернулся, судорожно сжав в руках купленную бумагу, и сделал вид, что заинтересовался соседним лотком с глиняной посудой. Он слышал, как чёткие, размеренные шаги приближаются к нему сзади. Запах соли, моря и… чего-то металлического, химического ударил ему в ноздри.

— Почтенный господин, — раздался тот же плоский голос прямо у его уха. — Вы выглядите как человек тонкого вкуса. Не желаете ли приобрести последнего угря? Прямо из воды. Очень свежий.

Дзюнъэй медленно обернулся, надев на лицо маску вежливой растерянности Дзюна. Он покачал головой и жестом показал: «Нет денег». «Не нужно».

Ледяные глаза сузились на миллиметр.

— Это большая редкость. Угорь сам просится на ваш стол. Практически даром. В честь вашей… скромности.

Рука торговца протянула ему огромного, скользкого угря, подвешенного за жабры на соломенном шнурке. Рыбина блестела на солнце мёртвым, стеклянным взглядом. Дзюнъэй почувствовал, как его собственные пальцы немеют. Он знал, что должен взять. Отказ был бы равен признанию.

Он медленно протянул руку. В момент, когда его пальцы должны были коснуться холодной чешуи, торговец чуть изменил угол, и грузная тушка угря с неприятным шлёпком упала прямо ему в руки, обдав его брызгами слизи.

— О, какая неуклюжесть, — без тени сожаления произнёс мужчина. — Весь перепачкались. Возьмите его, в качестве извинений. Всего за одну медную монету.

Дзюнъэй стоял, сжимая в одной руке бумагу, а в другой — осклизлого, пахнущего тиной угря. Он чувствовал себя абсолютным идиотом. Вокруг уже начали посмеиваться. Какой-то мальчишка указал на него пальцем.

«Мастер маскировки. Убийца из тени. Победитель Акари. А сейчас я держу в руках мёртвую рыбу и являюсь посмешищем для всей округи», — пронеслось у него в голове с горькой истерикой.

Он судорожно порылся в поясном мешочке и швырнул торговцу монету. Тот поймал её на лету, не глядя, и его пальцы на мгновение сложились в странный, сложный жест — знак клана, означавший «жди инструкций».

— Наслаждайтесь трапезой, почтенный господин, — произнёс он и повернулся к следующему потенциальному покупателю, словно Дзюнъэй перестал для него существовать.

Сжимая свои приобретения, Дзюнъэй поспешил прочь с рынка, по спине его ползли десятки невидимых глаз. Угорь мерзко хлопал его по ноге, оставляя на кимоно влажные пятна.

Он добрался до своей каморки, запираясь изнутри. Сердце бешено колотилось. Он отшвырнул бумагу в угол и уставился на рыбу, лежавшую на полу, как некое зловещее послание.

С отвращением, смешанным со страхом, он взял нож — тот самый, подаренный Кэнтой, — и вспорол угрю брюхо.

Внутри, среди внутренностей, сверкало нечто инородное. Небольшой, туго свёрнутый цилиндрик, обёрнутый в промасленный шёлк и залитый воском. Он вытащил его, вытер окровавленные пальцы и, содрогаясь, разломил послание.

Внутри был не просто свиток. Это был ультиматум, выведенный тонким, безжалостным почерком.

«Отчёт признан неудовлетворительным. Твои слова пусты и бесполезны, как шелуха. Оябун требует конкретики:

1. Полное расписание караулов у покоев господина на следующую неделю;

2. Имена всех, кто допущен в его покои после заката. Без исключений;

3. Схема подземных переходов замка, известная тебе;

Срок — десять дней. Не подведи нас снова».

Внизу, вместо подписи, был изображён такой же ледяной глаз, что и у торговца.

Дзюнъэй уронил записку, как раскалённый уголь. Его бросило в жар. Они ничего не забыли. Они просто дали ему ложное чувство безопасности, чтобы ударить больнее. Эти требования… это уже не общая информация. Это прямой шпионаж. Это ключи к сердцу замка.

Он поднял взгляд на дохлого угря, лежащего на полу. И вдруг его взгляд упал на вторую, более мелкую приписку, сделанную на полях тем же почерком:

«P.S. Напоминаем: твоё досье у нас. Его можно переслать адресатам здесь в любой момент. Не заставляй нас искать тебе замену. — Дзин».

Дзин. «Гуманность». Новая, леденящая душу издевка клана. У этого человека теперь было имя.

Дзюнъэй схватил ведро и тряпку, чтобы отмыть пол, двигаясь как автомат. Мысли путались. Десять дней. Расписание караулов. Имена. Схемы. Предать Такэду. Предать Кэнту, который хвастался, как лично проверяет ночные посты. Предать Хикари. Предать Соко.

Он вышел из замка, чтобы избавиться от остатков рыбы, чувствуя, как на него косится стража — все уже знали про немого писца и его злополучную покупку. Он шёл по узкой улочке, ведущей к выгребной яме на окраине, погружённый в свои мрачные мысли, как вдруг из-за поворота вышли двое.

Это были не простые горожане. Двое крепких парней в поношенной, но практичной одежде, с грубыми лицами и пустыми, жадными глазами. Они шли прямо на него, не собираясь уступать дорогу.

— Эй, молчун, — просипел один из них, оскаливая кривые зубы. — Слышал, ты рыбку прикупил. А монетка на выпивку у тебя для старых друзей осталась?

Это была проверка. Грубая, примитивная, но эффективная. Дзин проверял его реакцию. Сломается ли он? Покажет ли себя?

Инстинкты требовали действия. Рука сама потянулась к пустому поясу, где должен был быть сюрикен. Нога уже готовилась нанести сокрушительный удар в колено. Мозг просчитывал траектории: бросить ведро с отходами в лицо первому, вторым движением вывести из строя второго, исчезнуть в переулке…

Но он увидел себя со стороны. Немой, жалкий писец. Дзюн. Он не мог этого сделать.

Вместо этого он съёжился, прижал ведро к груди, как щит, и попытался их обойти, опустив голову.

Один из громил грубо толкнул его плечом.

— Куда это ты? Не слышишь, с тобой